— Из какой полыньи. Он что водяной из сказки? Ты сама то себе веришь? Милиционер попытался успокоиться. — Давай-ка рассказывай еще раз. — Видит бог, не орать удавалось из последних сил.
— Ну, я хотела спасти его, когда увидела, что он весь мокрый. — Уже тихо шептала девушка, прикидывая куда бы завалиться в обморок.
— Да ты значит добрая, Оксанка? Не заливай, — крикнул следователь уже выходя из себя. — Кто-то из ваших, деревенских попытался его притопить, а потом видать испугался.
— Не знаю — уже давно кляня себя за излишнюю бдительность, заставившею сообщить в райцентр, мычала Оксана. — Может не вылезал он ниоткуда.
— Зачем написала, что это неизвестный мужик, видно же, что поцаненок помладше тебя будет. — Уже отчаявшись добиться правды скучающе спрашивал начальственный гость.
— Так ведь сколько времени прошло. Он просто усох, да осунулся, а был здоровущий, так и Пелагея сказала.
— Хватит врать, ведь только себе гадишь. Ясно ведь, что хотели награду урвать, думали, что никто быстро проверять не приедет. Решили, что тело закопаете, мол не дождались.
— Не надо нам никакой награды. — Оксана неожиданно бухнулась на колени и протянула руки. — Не виноватая я, просто помочь хотела.
— Следователь задумался. — Как надоели все эти россказни. Обе дуют в одну дуду. Тоже мне загадка века. Ясно ведь, что это деревенские разборки, а эта знахарка, которая тут вместо фельдшера, выгораживает кого-то из своих. Вот дуру в свидетельницы определила. У «беглого» нет следов побоев, да и тело чистое. Такого у зеков не бывает. Кто-то из деревенских парней крепко приложил городского по голове. Наверняка девку не поделили. Может ту же Оксанку. Ну надо ведь такую ерунду выдумать. Из реки зимой вылез. Точно, дура, даже соврать нормально не может. Обычно он старался скрывать презрение к крестьянам, но сейчас оно проявилось в потоке отборных ругательств, обрушившихся на голову свидетельнице.
— Оксана стояла перед ним, точно побитая собака, которой только трусость мешает убежать или напасть. — Я Вам только правду, — раздражающе выла она, — Не губите.
— Наоравшись, милиционер возобновил размышления. — За пострадавшего слова сказать некому. Наверное, из семьи эвакуированных. Надо бы посмотреть еще, подселяли кого-нибудь из сосланных сюда или нет. Шерстить домовые книги. Говорить с бригадиром, звать стариков. Да наплевать. Ведь пока никого не убили. На кой черт его сюда отправили ерундой этой заниматься, беглого ловить, ведь никаких ориентировок не поступало. — Тяжело вздохнул. — Пошли все в задницу. Надо пользоваться возможностью расслабиться, а то с ума сойдешь на этой работе. Ладно, иди на…, скажи Пелагеи, пусть тащит, что обещала.
Утром подвода с еще пьяным следователем и находящимся в беспамятстве пришельцем двинулась в сторону города. Внезапно налетевший с юга ветер ласкал лицо и руки, хотя легкий морозец и проникал сквозь одежду.
Госпиталь приводили в порядок. Разбитые плитки заменили, дефекты к которым не притрагивались в течении десятилетий попытались исправить. Некоторые помещения ремонтировались. Надписи, украшавшие места общего пользования затирались или закрашивались. Повсюду сновали непонятные, люди в рабочей одежде. Они несли с собой грязь и непрекращающийся шум. Беспокойство проникло даже в палату для умирающих, куда со всего госпиталя свезли безнадежных больных, воспользовавшись отсутствием заведующего отделением. Никто не хотел курировать безнадежных, пока неожиданно не вызвался один из ординаторов.
Голова раскалывалась. Едва приподнявшись на локтях Павел осторожно открыл глаза. Он откуда-то уже давно знал, что находится в больнице, и взглянув вокруг убедился в этом. Тело устало лежать на спине, упираясь лопатками и крестцом в продавившие матрац железные пружины скрипучей больничной койке. Луна заглянула в окно и чуть осветила все вокруг. Больной попытался встать, голову снова пронзила адская боль, и как избавление пришло беспамятство.
В висках поселилась тупая боль просыпаться совершенно не хотелось. Все еще ничего не понимая, Шатов смог определить, что боль, живёт не только в его голове, но и вспыхивает очагами по всему телу. Оставалась надежда, что во сне придет избавление от тяжких невзгод и организм сам справится со своими проблемами не привлекая сознание.