Наемный бог

Выпив еще немного, Скорпи трезвеет (так действовало приближение другого опьянения), чуть-чуть разгонки, прогулка по клавишам (расстрой кошмарный, верхи не могут, низы не хотят), еще некоторое вживание в звукоткань… Чернобелые звуки набирают упругость, цветнеют, пламенеют, обретают дыхание…

— Что это было?..

— …Угадайте.

— Скрябин?

— Почти… А вот это вспомните?..

— Прокофьев!?

— Гм-гм… Близко… Малоизвестное кое-что.

— Прокофьев, чудесно! Еще что-нибудь!..

Ну довольно прятаться за спины великих. Еще несколько музыкальных загадок, и я с застенчивым достоинством сообщаю, что это моя собственная слабая пьеса, сочиненная… Можно и сознаться: экспромт, родилось в сей момент — но как раз правде-то и не поверят скорее всего, достоверней придумать опус такой-то… На бис нельзя, слишком сложно, развитие уведет еще бог весть куда…

Импровизированный концерт-лекция, маэстро в ударе. Разумеется, нельзя жить в пустыне и творить без влияний… Каждый рождающийся повторяет историю — то же и в музыкальном развитии.

Идеалом было бы пройти все, от основания до последней вершины — и пустить отсюда стрелу в Неведомое. Но на пути к небу душа застревает в толщах тысячелетнего перегноя…

Да, все мы жертвы этого печального парадокса: чем больше культуры, тем некультурнее человек.

Люди массовые стареют, еще не начав взрослеть, и покидают мир недозрелками.

Каждая весенняя почка надеется стать цветком…

Вот, послушайте… Это еще из периода наивного классицизма, сиропчик мажоро-миора, но уже тут, в пенатах неизбежного подражательства, возможны свежие гармонии, дерзкие модуляции… Вот эта мелодия где-то что-то оставляет…

Данте, вторая встреча с Беатриче… Период голубоватого и розоватого, романтический импрессионизм… Все больше живой терпкости естества. Восточная юмореска а-ля Дебюсси… Агония атонального экспрессионизма… Серийная техника, головная организация… Экспериментальная попытка синтеза стилей… Приблизительно современное мышление, ладовые шаблоны разнесены в клочья…

А вот резонирует тишина — насыщенность пауз в духе Штокгаузена… Музыкальный мовизи, ироническое цитирование… Поствебернисты пошли на вскрытие инструмента, рука терзает струнные внутренности, иногда туда даже дуют, вот так — не правда ли, фактура необычайной глубинности?..

Ну, теперь развлечемся. Музыкальное изображение присутствующих и отсутствующих, погоды, животных, политических актуальностей… А вот так звучат брачные объявления и поп-секс, супершейк "Твой взбесившийся робот опять влюбился".

Вам хочется вернуться к блаженной старушке-классике, к истощенному романтизму? Да, здесь уютней — и в старых парках кое-где остаются незатоптанные уголки, и в Евангелиях кое-что недосказано…

Но современная музыка — это кухня, а не церковь, монтаж, а не вдохновение, хотя Бах остается Бахом, Вивальди — Вивальди, Корелли — Корелли…

А вы слышали о музыкальном медиумизме?

Вот это скерцо Шопен написал после смерти, это его подкидыш, понимайте как знаете, я только распеленал… А это мысль Моцарта к недописанной части Реквиема… Не шучу, приснилось… Еще?

Жизнь моей жизни, дар доверчивой судьбы. Музыка, ты только знаешь, что я с тобой творил, как разбазаривал, пока ты меня спасала и поднимала…

Пан или пропал

сеанс охмурения настоящей элиты

…Я начинающий психиатр-аспирант. Работаю в знаменитой московской клинике первого мединститута, в том, где явили себя корифеи — Корсаков, Сербский, Ганнушкин, где лечились Врубель, Есенин и другие знаменитые страдальцы поврежденного духа; где в большой аудитории царствует великолепный рояль «Бехштейн», знавший пальцы Рахманинова и Рубинштейна…

Мой пациент-депрессивник, композитор В.М. Б-г преподает в музыкальной школе. Популярности никакой, на афишах не встретишь, всегда без денег — условия для творчества идеальные.

Помимо абсолютного слуха, у него еще одна редкая способность — феноменальная память на фамилии и биографии политических деятелей всех времен и народов. В массивном черепе что-то бетховенское: музыка, им рождаемая, должна быть мускулистой и коротконогой, с прямым позвоночником. Уверяет, что многим обязан рахиту и до пяти лет не говорил. Глаза ушли в слух, состоят из слуха…

В.М. чтут в малом кружке учеников Шостаковича, он один из них. Со мной разговаривает сама Музыка.

Скупые упоминания имен. Не поклоняется, просто рядом живет. Бывал дома у Марии Юдиной, дом этот никогда не запирался…

Когда врачебные ритуалы заканчиваются, я смотрю на него глазами кролика, в котором сидит проглоченный удав. Я на перекрестке двух главных своих религий — единобожной веры в Науку и языческого идолопоклонства Искусству.

Наука, Высочайшая Трезвость, полагаю я, призвана спасти и устремить в даль космическую жизнь человечества, а Искусство — Высочайшее Опьянение — сделать ее прекрасной… Молодой доктор еще слабо видит могущество иных сфер бытия.