Надо всё-таки, чтобы чувствовалась боль.

Для каждой эпохи существует свой способ выражения. Каждая эпоха создает свой органичный стиль и язык, поэтому повторение стиля классиков всегда казалось Всеволоду Иванову противоестественным.

Однако, по его мнению, это никак не влияет на философское и общечеловеческое значение классики, ведь учитывая, что писалась она в свое, отличающееся от нашего время, читатель не может не воспринимать её по‑современному. Иными словами, истинное произведение искусства остается всегда современным, более того, и то время, когда оно создавалось, писатель, иногда сам этого не подозревая, предвосхищал будущее.

Теперь, в 1988 году, когда наш читатель зачитывается Платоновым, знакомится с произведениями «обэриутов», а в мировом масштабе театр абсурда стал уже прошлым, давно переваренным восприятием зрителя, приведенные выше призывы Всеволода Иванова к новой литературной форме полностью оправдались.

Литература не фотография, да ведь и в фотографии многое, если не все, зависит от выбранного фотографом ракурса. Один и тот же предмет или человека можно снять так, что предмет произведёт впечатление одушевленного, а человек, наоборот, неодушевленного.

Только‑только критика привыкнет к одному писательскому облику Всеволода Иванова, а он уже переменил и ритм, и манеру письма, и стиль.

Его судят, не угнавшись за ним, по критериям, применимым к предшествующему периоду его творчества, а он уже другой.

К сожалению, похожий процесс происходил и во взаимоотношениях между Максимом Горьким и Всеволодом Ивановым.

Ведь даже следуя установившейся традиции жанра в первой части романа, Всеволод Иванов не может удержаться от гротеска, что уже само по себе является несомненным отступлением от традиционности. И это вопреки его утверждению, что он все время находится в поисках простоты стиля.

Во второй и третьей частях «Похождений» факир Сиволот только носит имя автора, но к его биографии имеет самое минимальное отношение, он — явление собирательное, а прототипом его скорее всего можно посчитать Рыцаря Печального Образа.

Предвидя, что вторая и третья части «Похождений факира» Горькому понравиться никак не могут, — Всеволод Иванов пишет ему (16 октября 1935 года): «Вам не понравятся, видимо, вторая и третья части «Факира». Или, может быть, Вы прочли только вторую часть. Тогда посылаю Вам и третью, которая Вам так же, как и вторая, не понравится Тут уж, конечно, вина автора… Буду надеяться, что Вам понравятся четвертая и пятая части. Там я покидаю разговор от первого лица и начинаю писать об В. Иванове, лице несомненно собирательном, в третьем лице, — и писать по‑иному…»

Предвидение Всеволода Иванова оказалось оправданным: Горький ответил ему: «Третью часть «Факира» прочитал, не могу сказать — понравилось, ибо все время раздражало многословие, охлаждали длинноты. Но очень хороши страницы, где Вы пишете отца, и если б Вы отнеслись к этой фигуре более внимательно — наша литература получила бы своего Тиля, Тартарена, Коля Брюньона. Именно так, я знаю, что не преувеличиваю. В книге вообще много ценного, забавного, я буду читать ее второй раз и, если хотите, отмечу то, что мне кажется лишним».

И дальше, при личном обсуждении, Горький заострил свою критику. Об этом есть свидетельство всемирно известного критика и литературоведа Виктора Борисовича Шкловского: «Горький спорил с книгой «Похождения факира».

Поверьте мне на слово, Горький говорил:

— Конечно, это мне не нравится, но это лучше Гоголя.

А Всеволод ему отвечал:

— Алексей Максимович, ведь вы Гоголя не любите». («Всеволод Иванов — писатель и человек». М, «Советский писатель», 1970, с. 73).

В этом же очерке Шкловский пишет: «Большого писателя хотели вернуть назад, остановить его. Но, — не помню кто сказал, — большой писатель уносит на себе ворота, за которыми его хотят запереть».

Вероятно, именно эта боязнь «быть запертым» и заставляла его каждый раз писать по‑иному, что и стало, возможно, причиной его творческих бед.

Если бы, непрестанно ища и экспериментируя, он хотя бы не сомневался в том, что путь его правилен! Но этого как раз и не было Он всегда искал и всегда сомневался, создавал множество вариантов и хотя в конце своего творческого пути и писал, что «был счастлив сомнением», однако лично я, наблюдавшая его каждый день, имею право утверждать, что счастья от достигнутого — найденного — было куда меньше, чем терзаний от собственных сомнений и неприятия критикой.

Всеволод Иванов стоически переносил отказы печатать его произведения, но приспосабливаться к чуждым ему требованиям он никак не мог. Поэтому роман «Похождения факира» и остался незаконченным.

Непомерность предъявляемых им к себе требований объясняется еще и тем, что, считая себя самоучкой, он не переставал, будучи уже энциклопедически образованным человеком, учиться Учился всю жизнь — буквально до последнего дня Он собирал книги по всем отраслям знаний и непременно ежедневно отводил несколько часов на чтение.