Надо как-то жить

С неделю напоминала ему. Он рассердился, накричал на нее. Она расплакалась.

– Овощей, ягод навалом, сенов наготовили с лихвой, коровенка имеется, – ничего, мать, не пропадем, выкарабкаемся, – сильно прижал он ее, щупловатую и низенькую, к своей широкой груди. – А унижаться не буду, так и знай.

– Правильно, не унижайся, – сжатая в его объятиях, но не высвобождаясь, сквозь слезы согласилась она и поругала себя: – Как же я сразу, дура набитая, не догадалась: унизительно тебе идти на место Растебашки!

До самой весны жил Михаил Ильич молчаливо, придавленно.

***

Одним мартовским утром вышел Небораков во двор, случайно глянул на запруду и увидел на ее белой, синевато блестевшей под солнцем середке высокую, бокастую груду мусора. А на большак, кашляюще-хрипло тарахтя и чихая из трубы чадным дымом, выдирался со льда мятый, перелатанный "Беларусь" с пустой кособокой телегой. Встрепенулось в Михаиле Ильиче. В голове забродило и закружилось. Его даже качнуло.

– Ах вы ж, гадье! Раньше темнотой прикрывались, вроде как совестились, а нынче и при свете пакостить взялись! Ну, держитесь у меня!

Резво перемахнул, как молодой, через высокое прясло своего огорода, забыв про калитку. Разметывая валенками глубокий хрусткий снег, подбежал к куче. Пятнисто-черной жирной тушей развалилась она на подтаявшем узорчатом льду. Торчали из нее клоки мазутной ветоши, ржавые, промасленные железяки, водочные бутылки и консервные банки. Понял Михаил Ильич, откуда мусор, – из гаража, с машинно-тракторного двора. Техника бывшего совхоза почитай что вся переломана, водители и слесаря маются который год, тишком сбывают запчасти и горючее, пьянствуют. Однако гаража и мастерских не бросают люди – надеются, что оживет совхоз, и все они пригодятся.

Сто лет никто не убирался на машинно-тракторном дворе и еще столько не прикоснулись бы к завалам сора и отслужившего железа, да вчера внезапно объявился новый хозяин. Уже с месяц тянулись по Набережному слухи, что купил совхозное имущество Сергей Наездников – сын бывшего директора совхоза, взыскательного, порой скорого на расправу и суд, но всеми уважаемого Ивана Викторовича, лет десять назад умершего. При нем совхоз славился на всю область, если не на весь Союз. О Наездникове-младшем ничего не было слышно, из армии он не вернулся в Набережное, говорили, стал в городе крупным предпринимателем. Новый хозяин рассчитал всю контору – управленцев и бухгалтеров, оставил единственно сторожей и уборщиц. Сказал на собрании бывшим конторским, что будет принимать их на свою фирму исключительно по конкурсу. Нагрянул ближе к вечеру на машинно-тракторный двор с какими-то двумя рослыми парнями в темных узеньких очках; а из-под курток у них торчали бейсбольные биты. Слесаря и водители, пьяненькие, сонные, собирались было уже разойтись по домам, однако новый хозяин распорядился:

– Если к утру, мужички, не будет все кругом блестеть как пасхальное яичко, подыскивайте себе работу в другом месте. И не дай Боже еще раз увижу вас косыми.

А крепыши в этих киношных очках стояли за его спиной, пожевывая жвачку. Не возразили мужики, только кто-то тихонько выдохнул:

– О-го-го.

Весь вечер и всю ночь скребли, чистили и мыли, даже своих домочадцев призвали в помощники.

Кричал и махал Небораков трактористу, чтобы остановился, но тот или не услышал или притворился. Дал газу, и полуразвалившийся "Беларусь" отчаянным рывком взмахнул на взгорок, лихачески-круто свернул в проулок и был таков.

Прибежал Небораков в гараж. Взмок, распахнул на вспаренной груди овчинный полушубок, содрал с сырой головы шапку, отер ею багровое потное лицо. Сидели мужики за длинным столом, забивали "козла". Не поздоровался, от раскрытой двери молча смотрел на них и с перехватами дышал.

Когда Небораков вошел в гараж, мужики вздрогнули, прикрыли ладонями домино.

– Здорово, Ильич! Ну, напугал ты нас, дьявол! Чего распазил двери? Закрывай – не май месяц.

– Вы сгрузили мусор на лед?

Мужики недобро посмотрели на него.

– Ну, мы, – отозвался завгар, щуплый, нахохленный мужичок. Он с треском припечатал к столу пластинку домино и независимо-дерзко уставился на Неборакова. – Что, еще один хозяин объявился?

Сырые, парящие волосы на голове тягостно молчавшего Неборакова стояли в разные стороны словно какие-то ороговелости.

Завгар прокашлялся, попробовал мягче:

– Подумай, Ильич, кому она, твоя поганая запруда, нужна? Засыпать ее чем-нибудь, и – баста. Летом уже воняет от нее, как от дохлятины. Люди еще спасибо скажут, что засыплем. Правильно я говорю, мужики?

– Верно, чего уж, – проблеяли мужики.

– Да я вас всех живьем похороню, а запруду не дам! – пошел на всех с кулаками Михаил Ильич.

Мужики побросали костяшки, повскакивали с мест. Заломили Неборакову руки, усадили на лавку. Он вырывался, сипел. Втроем держали его, едва-едва сдерживали.

Завгар снова сказал за всех:

– Коню понятно, Ильич, что прав ты. Но и в наше положение войди: новый хозяин припер нас. Мудохались тут всю ночь. Глянь – сияние какое! Даже при Сталине такого порядка не было бы…