Надгробные речи. Монодии

До сей поры казалось невозможным, чтобы один человек обладал всеми этими благами, но Александр — единственный, у кого были они все или, по крайней мере, большая их часть. Чтобы убедиться в этом, достаточно обратиться к одному событию в его жизни — к дружбе с императорами, и сравнить ее с дружбой Аристотеля с Филиппом и Александром[39]. Если последняя вызывала у эллинов недовольство и казалась им союзом Аристотеля с противниками и врагами всего их народа, то Александр благодаря дружбе с правителями приобрел не только влияние, но и почет. Ибо Александр был связан узами дружбы не с притеснителями и супостатами эллинов, а с их благодетелями, и это не грозило его соплеменникам всеобщим бедствием. Последним же он не только ни в чем не противоречил, но, напротив, всегда по возможности помогал, открыто оказывая покровительство всем нуждавшимся. А дружба Платона с Дионисием[40] — с тем самым Дионисием, которого позднее увидали в Коринфе?[41] Впрочем, я умолчу о том, что хотел сказать, а именно, что дружбу эту можно назвать благородной, но отнюдь не счастливой. Александру же всегда удавалось и то, и другое: постоянно стремиться к лучшему и достигать этого. И нелегко решить, какой народ оказал ему больше почестей — римляне или эллины, настолько высоко ценили его общие их правители.

Кто из живущих не слышал о нем теперь или прежде? Кто населяет такие окраины земли? Кто настолько равнодушен к прекрасному? Кто не рыдает над полученной вестью? Даже если смерть его пришла в свой черед, всех эллинов постигла нежданная утрата! Ныне и поэзия, и проза обречены на гибель, ибо они лишились наставника и покровителя. Риторика же овдовела, навсегда утратив былой размах в глазах большинства людей. То, что Аристофан говорит об Эсхиле — будто, когда тот умер, всё погрузилось во мрак[42], — подобает теперь сказать об этом муже и его недюжинном мастерстве.

О наивысшее воплощение красоты, о почтеннейший из эллинов, чья жизнь достойна восхищения! О желанный для тех, кто был тебе близок, а у остальных вызывавший желание приблизиться к тебе! Ты счастлив даже в своей смерти: мы знаем, что ты не был ни измучен болезнями, ни сломлен страданиями, но провел этот день в привычных для тебя занятиях. Словно призванный к себе божеством, ты вложил свою душу в книгу и окончил жизнь, как подобает человеку с твоим именем[43]. Как и те, кто во всём проявляет основательность, ты прошел свой жизненный путь до конца, отдав своему делу все силы. И если правдивы слова Пиндара, Платона[44] и других сочинителей из мастерской Александра[45] и в Аиде действительно ведутся какие-то беседы, то теперь сего ритора наверняка окружают хоры поэтов под предводительством Гомера, простирающих к нему правую руку, хоры логографов[46], историков и других великих, и каждый из них зовет Александра и предлагает ему место подле себя. Они украшают его голову лентой и венком[47] — разумеется, не после суда над ним и состязания в мастерстве с другими риторами[48], но при всеобщем шумном одобрении. И я думаю, что еще долго в Аиде не появится человек, способный оспорить эту честь у Александра, и он вечно будет восседать на своем троне лучшего глашатая и предводителя эллинов.

Да не осудит меня никто за то, что я пишу подобные вещи, ибо поводом для моего послания послужило желание и слушать, и говорить об Александре. Во всяком случае, никто не сможет упрекнуть меня в том, что я не оплакиваю этого мужа, коль скоро он умер не в расцвете лет. Ибо человека нужно ценить не за молодость, а за основательность характера. Более того, утрата тем тяжелее, чем реже выпадает счастье увидеть человека на склоне лет столь деятельным и вдобавок сохраняющим здоровье, память, разум и бодрость духа. Поэтому следовало больше заботиться о том, чтобы он однажды нас не покинул, пока Александр был еще жив, и взирать на него, как на нечто нам дорогое, пока это было возможно, а не сетовать о его летах теперь, когда он умер. Впрочем, я не боюсь, что вы станете осуждать за эти слова того, кто слушает, действует и говорит во имя Александра.

Однако я вновь обращусь в своей речи к вам, хотя оставшаяся часть ее будет краткой. Ибо вы во всём, как я уже говорил, оказываете Александру заслуженные почести, и о семье его не забываете, поступая в высшей степени справедливо и благоразумно. К жене его вы относитесь как к святыне, словно бы она, с позволения сказать, ниспослана вам добрым божеством; к родственникам его — как к прекрасному о нем напоминанию; к старшим его детям выказываете всяческое уважение, младшего же воспитываете с величайшим тщанием, ибо опека над ним — ваше общее дело. Поэтому случившееся несчастье для чада не так страшно. Но поскольку отцу его, воспитавшему большинство эллинов и даже детей своих воспитанников, не суждено было воспитать собственного сына, то сын их общего учителя сам ныне нуждается в обучении. Поддержите же дитя в этом несчастье и во всех связанных с ним тяготах, как бы взяв на себя роль его отца! Иными словами, считайте дом Александра своим домом!