Надгробные речи. Монодии

Перечислять один за другим все его венки и все состязания, в коих он одержал победу, — перед вами, которым всё это известно, — излишне, тем более что всякий из вас сможет назвать и других атлетов, достигших такого же результата. Но знаете вы и о том, чего добился только он один, и это, конечно, заслуживает отдельного рассказа. Ибо тем, кто сего не ведает, в таковое поверить трудно. Речь же о том, что, имея столь многочисленных и серьезных противников, он не был никем из них побежден, но сам всегда побеждал всех. А ведь, пожалуй, едва ли за всю историю человечества найдется хотя бы один военачальник, который никогда не знал поражения, или хотя бы один герой войны, который ни разу не покинул бы в спешке ратное поле. Нельзя сказать и того, что Меланком остался непобедимым, потому что рано умер, ибо он принял участие в поистине огромном числе состязаний. Риск же потерпеть поражение зависит всецело от опыта борца, а не от того, сколько лет он прожил. Кроме того, всякий изумлялся тому, что Меланком побеждал, не пропустив ни единого удара и сам их не нанеся, — настолько превосходил он всех и выносливостью и силой. Ибо нередко приходилось ему состязаться в течение целого дня в самую жаркую пору. И хотя мог Меланком одолеть противника всего лишь одним ударом, он не желал такой победы, считая, что и слабейший борец может повергнуть сильнейшего единым ударом, если представится случай. Более честной он считал такую победу, когда принуждал сдаться невредимого противника, ибо тогда последний терпел поражение не от раны, но от него самого; и то, что слабее в этом случае оказывалось всё тело противника, а не только покалеченная его часть, было для Меланкома наилучшим доказательством его боевого мастерства. Также по душе бывало ему, когда тот, кто стремился победить быстрее при помощи ударов и взаимного захвата[282], сам оказывался побежден зноем и долгим боем.

Если же кто не согласен с таким мнением, то пусть поразмыслит над тем, что кабаны и олени не подходят близко ни к собакам, ни к людям до тех пор, пока еще способны сопротивляться. Когда же зверь начинает слабеть и выбиваться из сил, он кидается на охотников и собак, желая скорее быть раненым и погибнуть, нежели и дальше подвергаться преследованию. Так же ведут себя и мужи на войне: хотя бы и зная, что быстрее получат рану, обратившись в бегство, нежели оставшись на месте, они всё равно отступают, не желая дольше сносить тяготы битвы, и подставляют спины под удары преследователей. И выходит так, что презрение к ранам говорит не о мужестве, а об обратном. Всё, что было сказано о храбрости и о мужестве, приложимо, как мне кажется, к выносливости и к выдержке. Ведь если бы Меланком не отличался этими качествами, то, я полагаю, он не превзошел бы всех силою, хоть бы и был по природе сильнейшим. Я даже не побоюсь сказать, что и героям древности, коих все воспевают, не уступал Меланком в доблести — ни тем, что сражались под Троей, ни тем, что позднее противостояли варварам в Греции[283]. И если бы жил он в те времена, то совершил бы всё то же, что и они.

В целом я ставлю атлетику много выше воинской доблести. Во-первых, потому, что отличившемуся в атлетике подобает отличиться и на войне, ибо тот, кто сильнее телом и дольше других способен выносить трудности, способен превзойти остальных и с оружием, и без оружия. А во-вторых, не одно и то же — сражаться с людьми обычными и во всех отношениях более слабыми или вступать в поединок с сильнейшими из противников со всего населенного мира. Кроме того, на войне единожды победивший умертвляет противника и посему не имеет с ним дела вновь. В атлетике же победа завоевывается всего лишь на один день, после же победитель продолжает состязаться и с побежденными соперниками, и вообще со всяким, кто только пожелает. К тому же в атлетике лучший побеждает худшего, ибо здесь нельзя победить иначе, кроме как посредством силы и мужества. На войне же сила железа, намного превосходящая человеческую, не позволяет испытать крепость тела и часто оказывается на стороне наихудших.