Надежней кляпа только пуля

— Наши передали, что меня кто-то ищет. — Щегаршин говорил сиплым, дребезжащим голосом. — Я сначала подумал, что это кто-то по тем, прежним делам… Но мужики сказали, что это, скорее всего, из органов. Посоветовали из Москвы на время свалить. Но я подумал: а толку? Все равно ведь рано или поздно найдут… Уж лучше прийти самому — если и посадят, то хоть скостят сколько-нибудь за добровольную явку. Да и надоело уже жить в подвалах, жрать с помойки… А срок дадут — хоть будет постоянная крыша над головой. К тому же мне передали, что моя бывшая ждет… Это правда?

— Да, это правда, — кивнул Гуров. — Она сама сказала, что была бы не против, если бы вы вернулись. И я думаю, у вас такая возможность есть. Хотя не обещаю, что это будет так просто и скоро.

— Понимаю… — Щегаршин тягостно вздохнул. — Если я проявлю излишнюю откровенность, то, с одной стороны, начнется следствие по моим прежним, вовсе не праведным делам, а с другой — могу поплатиться за это жизнью. Люди, что заправляли торговлей детьми, на нарах париться никогда не будут. Они для закона недосягаемы. А руки у них очень длинные. Впрочем, плевать… За годы подвальной жизни мне все уже так надоело, что меня едва ли чем можно напугать. Спрашивайте…

— Ну, для начала расскажите, с чего и почему все это началось.

— С аварии. — Щегаршин болезненно поморщился. — С нее, будь она неладна. В восемьдесят седьмом вписался я на своей «четверке» в новый «Мерседес». Как раз в ту пору к нам начали завозить иномарки, все на них как будто помешались. А это была машина какого-то криминального туза. Виноват-то был он, но гаишники, которым этот тип что-то сунул, объявили, что виновник аварии я. До суда дело не дошло. Мне популярно объяснили, что меня ждет, если я откажусь платить. А запросили они столько, что пришлось бы продавать все, кроме квартиры — она у меня была служебная. И то не хватило бы. И вот тут я вспомнил про одного своего знакомого. Мне говорили, что он ссужает под божеские проценты.

— Он ваш коллега? Тоже медик?

— Нет, просто его жена рожала в роддоме, где я работал ранее. У нее были осложнения, ну и… Да это не существенно. Узнав, сколько мне нужно, он сразу же сказал «нет», но пообещал, что поможет выйти на людей, которые могли дать мне высокооплачиваемую работу. В этом случае кредит он мне гарантировал. Через цепочку из нескольких человек я вскоре попал на прием к своему будущему боссу.

— И кто же он был?

— Один из замов тогдашнего начальника Мосгорздрава. Говорят, он сейчас где-то в Канаде. Прощупывал он меня долго, и так, и эдак, а потом изложил суть своего предложения: я еду главврачом роддома в Долгопрудный, где всего лишь содействую усыновлению отказных детей. И только. Он даже подвел под это некую мораль, мол, бедные детишки в наших детдомах вырастают невесть кем, а благодаря усыновлению обретут настоящие семьи. Ну и сказал, сколько я буду иметь с каждого усыновленного. Для меня это были большие деньги. Поэтому я, хоть и глодали всякие сомнения, дал согласие.

— И сколько же всего детей за время вашей работы было передано усыновителям?

— Точного числа не помню… Первые два года было не очень много — двое-трое в месяц. Потом к нам обращаться стали все чаще и чаще. Последний год, когда все это и произошло, а случилось это в девяносто четвертом, начался просто наплыв клиентов. Босс звонил почти ежедневно и говорил кодовую фразу: «Как там у вас погода?» Это означало, что появился желающий усыновить. Если он говорил: «Ночь ожидается ясная», требовалась девочка, если: «Денек-то ничего!» — мальчик. В начале девяностых мы уже и сами начали находить клиентов. Босса, разумеется, в известность ставили и сколько положено отстегивали.

— А в чем заключалась его роль, кроме того, что он получал деньги?

— Он обеспечивал полное прикрытие операции, обеспечивал всю необходимую документацию для усыновителей, взаимосвязь с другими структурами. Например, некоторые отказницы, одумавшись, могли затребовать ребенка обратно. На этот случай у нас была такая версия, как его смерть из-за нежизнеспособности. Дескать, младенец умер, его тело кремировано. На этот счет была договоренность с кем-то из крематория. Самым упорным могли даже выдать урну с прахом и соответствующий документ. Но таких случаев было очень мало. Отказывались-то от своих детей в основном соплюхи, которые нагуливали их, случалось, в тринадцать-четырнадцать лет неизвестно от кого. Детей алкоголичек и наркоманок отправляли в дома ребенка — таких усыновляли неохотно.

— В роддоме у вас сколько было помощников?