Надежда и Вера

— И не стыдно? — Любовь Петровна с укоризной взглянула на мужа. — Это ты такого низкого мнения о своей родной дочери? Нашей красавице, умнице, какую поискать?

— Умницы по-умному поступают. По крайней мере, чтобы это было понятно если не всем и каждому встречному-поперечному, то хотя бы самым близким людям. А когда поступают только потому, что так ни с того ни с сего захотелось или моча в голову стукнула, или чего-то зачиталась, то ответ, как мне кажется, нужно искать в консультации хорошего психиатра.

— Паша, успокойся! Она не вчера и не позавчера в церковь полюбила ходить. Вспомни, как ты радовался, когда она пошла в воскресную школу, молитвы стала лепетать, да еще нас с тобой учить молиться. Ну, захотелось ей испытать себя в монашестве. Они ведь сейчас все чего-то необычного ищут: в ощущениях, во взглядах, рассуждениях. Это уже совершенно новое поколение, не наше, когда мы всему учились «чему-нибудь и как-нибудь»: школа, пионерский отряд, комсомольское собрание, институт, комнатка в студенческой общаге. Ни интернета не было, ни компьютеров со скайпом, ни мобильных телефонов, ни всяких нынешних тусовок по модным ночным клубам, ни самих клубов этих — ничегошеньки не было. А теперь все не так, как было в наши годы молодые, поэтому не надо понапрасну рвать себе душу. Это лишь во вред и тебе, и Наденьке, и всем нам. Пусть попробует монастырской жизни, коль так хочется. Если это не ее — она быстро успокоится. Мне по молодости тоже много чего хотелось, куда только не тянуло. Пока вот не встретила одного молодого инженера Пашу Смагина. Да и влюбилась в него по самые уши. И Надька встретит. Просто кровь молодая бурлит, выхода себе ищет.

— У Верочки нашей тоже бурлит. И не меньше, чем у Надьки. Но Верочка пробивает себе дорогу в современной жизни, утверждается в бизнесе, стремится окружить себя достойными людьми, отвечающими ее уму, образованию, уровню культуры, положению в обществе, наконец. Вот это мне понятно. А когда с блестящим образованием, знанием нескольких иностранных языков, стажировкой в Штатах, состоятельными родителями — и в дремучий монастырь, к малограмотным бабушкам-старушкам, то я отказываюсь понять логику такого «бурления». Хоть режь меня на куски, хоть стреляй, хоть вешай — решительно не понимаю.

За столом снова воцарилась тишина.

— Ты бы поговорила с ней по душам, — Павел Степанович опять насупился. — Может, тебе объяснит, раз мне не хочет. В монастырь… С ума сойти можно! Родная дочь Павла Смагина, без пяти минут мэра — монашка. Страшный сон! Фильм ужасов! Хичкок[1] отдыхает!

— Да говорила уже, и не раз, — чуть слышно ответила Любовь Петровна, тоже опустив голову. — Вернее, пыталась поговорить, что-то понять, ведь все эти ее желания для меня тоже…

Она пожала плечами.

— Самое лучшее, как мне кажется — набраться терпения и подождать. Ведь этот самый монастырь, куда она рвется, где живет эта… как ее… матушка Адриана, он не за тридевять земель. Пусть похлебает их щей после нашего стола, померзнет, посидит без света и тепла, уюта, комфорта. Посмотрим, надолго ли хватит ее желания стать монашкой. Просто нужно набраться терпения и подождать. А ломать через колено, подчинять своей воле — не тот уже у них, Пашенька, возраст. Кабы чего дурного тогда не вышло. Назло тебе и мне.