Над строками Нового Завета

Главное, наверное, что отличает христиан от фарисеев, заключается в том, что для фарисея религия – бремя, иго, а для последователей Иисуса – освобождение. «И познаете истину, – говорит Спаситель, – и истина сделает вас свободными» (Ин 8:52). «Где Дух Господень, там свобода», – восклицает апостол Павел (2 Кор 3: 17). Ничего этого нет у фарисеев. В их мёртвом благочестии религия – следование Закону, всегда тяжкий труд, бремя.

С другой стороны, когда читаешь о фарисеях, то думаешь, что и мы, наверное, пошли бы за ними, если бы не пришёл Иисус. Из талмудического трактата «Пирке авод» («Поучения старцев») видно, какие это были благочестивые люди. Да, если бы не Христос, мы бы, наверное, были на их стороне, захотели бы быть их учениками. Но приходит Христос – и предлагает что-то особенное, выходящее за рамки привычных представлений о действительности. Вероятно, в том и заключается феномен христианства, что оно не укладывается в рамки той или иной эпохи – оно выводит нас из обычного круга представлений своего времени и потому всегда ново. Оно всегда – вызов. Пройдёт два века, и Ириней Лионский, святой епископ города Лиона, скажет: «У нашей веры есть одна черта – novitas – новизна, она всегда нова, она всегда – вызов».

Те, кто обожествляет церковно-славянский язык, тоже из фарисеев. Да, мы любим славянский язык, но понимаем, что он труден и становится иной раз непреодолимым препятствием для тех, кто только начинает приобщаться к Церкви. Славянский язык доступен лишь узкому кругу специалистов. Язык – это только форма, а для тех из нас, кто пошёл бы за фарисеями, в церковно-славянском языке как бы заключена сама сущность православия.

Все современники Иисуса: не только саддукеи, жизнелюбивые и печальные одновременно, но и благочестивые фарисеи, и учёные-книжники, и кумраниты со своей жёсткой дисциплиной, – все они очень далеки от мистицизма, а Иисус мистик. Для Иисуса главное – сердце. Не внешняя форма религиозности, а внутреннее единение человека с Богом. Для Иисуса главное в том, чтобы мы каждое мгновение ощущали Бога, Его присутствие в нашей жизни. В Евангелии есть слово, которого нет ни у саддукеев, ни у фарисеев, ни в кумранских документах, ни у сикариев. Это слово – «вера».

«Имейте веру Божию, – говорит Спаситель, – ибо поистине говорю вам, если кто скажет горе – поднимись и повернись в море, и не усомнится в сердце своём, и поверит, что сбудется по словам его, – будет ему, что ни скажет» (Мк 11:23).

«Верую, Господи! – восклицает отец больного мальчика, – помоги моему неверию» (Мк 9:24). Мы помним о вере хананеянки, о вере слепорождённого, мы помним, что буквально на каждой странице Евангелия Спаситель говорит о вере. Вера – это как раз то, чего нет у Его современников. Для них религия – учение, доктрина, способ воспринимать мир. Они все смотрят на религию как бы немного со стороны, как мы смотрим на учебник алгебры или геометрии, даже если и очень любим эту науку. А христианская религия – это сама жизнь. Это не доктрина, не система взглядов, не теория, не учение. Этим и отличается христианство.

Однажды меня пригласили в научное общество медиков. Я читал там лекцию, а заведующая кафедрой, человек учёный и верующий по-настоящему, оказалась иудейкой. Она, прослушав мою лекцию, сказала: «Теперь я поняла, чем мы отличаемся от вас, наша религия – это школа, это учение. Маленького мальчика берут и сажают за стол изучать Писание. А у вас всё построено на интуиции, на чувстве, на сердце». Я говорю: «А как же Исайя? Он говорит: «Этот народ чтит Меня устами, а сердце его далеко от Меня». Почему у Исайи, Иеремии, Иезекииля, у любого другого пророка всё время повторяется слово «сердце»?» Она отвечает: «Да, это у пророков, а у нас главное – учиться». Главное – учиться. Вот в чём отличие иудейского ума от христианского. Иудаизм – это религия ума, религия щколы, не случайно на языке идиш синагога так и называется – шул – школа, от немецкого die Schule – школа. Это место, где Писание изучают из года в год, с пяти лет и до седых волос. А христианство – религия личной встречи с Богом, встречи, которая не связана с уровнем богословского образования того, кто оказывается участником этой встречи. Все раввины в истории иудаизма – люди учёные. И Талмуд всегда подчёркивает именно это качество – учёность. А преподобный Серафим – он совсем другой. Такого человека в иудаизме быть не могло. И святого Франциска в иудаизме быть не могло, потому что их делает неповторимыми не учёность, а нечто другое – их живая душа, вера.