Над Мерапи облака

— Уж не знаю, что делать… — растерянно отвечал старик. — Не по адату твоя затея, мас Сантосо.

— Новые времена, новый адат. Впрочем, как хочешь. Любая нищая девка сочтет за честь…

Фарида как-то решилась рассказать Харсоно о предложении лавочника, о колебаниях отца.

— Я бы ушла с тобой, Харсоно, хоть на край света, если бы отец не возражал. Не знаю, что у него на уме.

У Харсоно инстинктивно сжимались кулаки. Он давно посчитался бы с этим наглецом-лавочником, если бы все его родственники не были всегда в долгу у семьи Сантосо.

И вот однажды на том же обрывистом берегу Фарида сбивчивым шепотом, глотая слезы, поведала Харсоно о своих горестях. Отец дал согласие лавочнику. Он долго молился и просил у Аллаха прощения. Нет, она не осуждает старика. Во всем виновата проклятая нищета. Отец так и сказал дочери, что теперь только она и мас Сантосо спасут семью от голода. Видно, так угодно Аллаху. Пусть она во всем слушается хозяина. Он добрый человек. Он согласился простить ему все старые долги, даже дает два мешка риса и обещает починить их хижину. И вот завтра она должна войти и дом лавочника.

Рука Фариды легла на плечо Харсоно. Она прижалась мокрой от слез щекой к его локтю.

Харсоно резко, почти грубо отстранил ее. Иди своей дорогой, Фарида, раз все так получается. Завтра ты войдешь в дом маса Сантосо и уже не посмеешь отстранить его жирные, липкие руки. Ведь ты теперь его собственность. Дешево же тебя продали, Фарида, дешевле пары хороших буйволов.

Утром Харсоно распрощался с родными и покинул деревню. Он упросил сплавщиков, гнавших вниз по реке плоты из бамбуковых жердей, взять его с собой. Старый плотогон оглядел мускулистого парня и сказал:

— Ладно, будешь помогать нам.

Харсоно никогда не бывал дальше. Моджокерто, административного центра области — кабупатена. Даже этот сравнительно небольшой город казался ему шумным, суетливым, а двухэтажные каменные здания, лавки богатых торговцев, купола мечетей и шпили церквей вызывали удивление. Город жил какой-то иной, неведомой и загадочной жизнью.

Огромная Сурабая ошеломила деревенского пария По центральным улицам непрерывной вереницей двигались автомашины и бечаки. Витрины магазинов были наполнены удивительными и непонятными вещами. За зеркальными стеклами витрин, за высокими оградами, за стенами особняков был непостижимый мир сказочного богатства. Мир людей, которые могли разъезжать в автомашинах, покупать диковинные и дорогие вещи. Разве могли сравниться с этими городскими богачами старый лурах и г-н Сантосо?

Харсоно с любопытством разглядывал витрины, не постигая назначения выставленных предметов. Для чего, например, нужен этот ослепительно белый шкаф с электрическими проводами или странный деревянный ящик на колесиках, оскалившийся широкой пастью белых и черных зубов? А такие роскошные стулья, обтянутые цветной кожей, вряд ли купит и самый первый деревенский богач.

Впрочем, и в этом большом городе богатых людей, которым доступно все, что находится за зеркальными витринами, мало, очень мало. Даже в самых больших магазинах было пусто. Прохожие торопливо проходили мимо. Основную массу горожан составляли такие же бедняки: бечаки, рабочие, уличные лоточники, мелкие лавочники. Хозяйки торговались из-за каждой рупии, покупая немного овощей или кусок рыбы.

Больше всего поразило и испугало Харсоно множество нищих и бродяг в городе. Вереницы мужчин, женщин, стариков, детей бродили по улицам, останавливались у дверей магазинов и харчевен и с надеждой протягивая руку. Некоторые выпрашивали подаяние песней, другие вызывались посторожить автомашину или протереть стекла, третьи предлагали донести покупки с базара. Изредка хозяин лавки или состоятельный прохожий бросал нищему смятую бумажку с портретом президента, но чаще отмахивался от него и шагал прочь. Голодные люди рылись на свалках, в мусорных ящиках в надежде найти что-нибудь съестное.

В городе было несколько тысяч безработных — таких же, как он, бедняков, кого безземелье и голод вышвырнули из деревни. Вдоль грязной извилистой речки, пересекающей город, тянулись длинными рядами шалаши, даже не хижины, а крохотные конурки из рогожи, кусков жести, старого картона и обрывков бумаги. В этих, с позволения сказать, жилищах можно было кое-как укрыться от дождя и солнца, от чужого глаза. Здесь можно было кое-как расположиться на ночлег, не имея возможности вытянуться во весь рост, и все же создав себе иллюзию крова. Во время сильных ливней шалаши и конурки размокали и разваливались. Но у многих не было и этого. Люди ночевали под мостами, в канализационных трубах, под навесами магазинов и контор, просто под открытым небом. Ночевали целыми семьями, здесь же рождались и умирали. На центральных улицах Сурабаи еще оставались трамвайные рельсы. Самого трамвая в городе давно не было. Ночью на шпалах между ржавыми рельсами бездомные расстилали куски рогожи и устраивались на ночлег. Все-таки не на голой земле.

Неужели и ему, Харсоно, уготована такая судьба — судьба бездомного бродяги? Неужели и ему не удастся найти работу?