Над Мерапи облака

Ридван был бойким на язык, прытким малым, но всего лишь рыночным лоточником. Торговал всякой мелочью: метелками, циновками, спичками, пуговицами. Женился на девушке, работавшей за гроши прислугой у мелкого чиновника. Дети рождались каждый год.

Кроме торговли своим нехитрым товаром Ридван философствовал и изрекал мудрые мысли. Все-таки два класса школы давали ему некоторое основание чувствовать свое превосходство над деревенскими родичами. Когда братья возвращались с поля и собирались вместе, Ридван начинал рассуждать:

— Деревня подобна сосуду с водой, как говорил мой школьный учитель. Вы бросаете в этот сосуд соль. Она растворяется. Вы бросаете еще и еще. И вот наступает момент, когда соль не может больше растворятся. Вода перенасыщается. Вот так и деревня перенасыщается людьми по мере того, как вы плодитесь. Наступает время, когда ваша земля уже не может вас всех прокормить. Голодная деревня выбрасывает людей в город. Я и Анвар были первыми, но не последними в нашей семье. За нами последуют другие, может быть, кто-нибудь из вас, братья, может быть, ты, мой племянник Харсоно.

— Как-нибудь выкрутимся, — без большой уверенности говорил отец Харсоно.

— Выкрутитесь, если всерьез потрясете богачей.

Братья опасливо озирались по сторонам — нет ли невольного свидетеля их разговора. (У старого лураха везде свои наушники.) Но и сами они были давно убеждены, что неплохо бы потрясти богачей: старосту-лураха, его родственника Сантосо, возглавляющего местное отделение мусульманской партии, деревенского имама. На эту троицу трудятся, не разгибая спины, бедняки, безземельные арендаторы. У одного лишь лураха около сорока гектаров лучшей земли на берегу Брантаса. Все его сыновья получили образование и хорошо пристроились в городе. Один — офицер, второй чиновник какого-то департамента, третий держит нотариальную контору. Но и этих сорока гектаров лураху мало. Многие бедняки заложили ему свои наделы и сейчас никак не выпутаются из долгов. Недаром же братья, да и все односельчане называют лураха «линтах», т. е. пиявка, кровосос. На вид это благообразный седой старик в черной бархатной пичи. Обычно он сидит на открытой веранде своего дома в удобном ротановом кресле. У лураха добротный кирпичный дом под черепичной крышей, резко выделяющийся среди деревенских хижин. На стене веранды на видном месте портрет нынешнего президента и арабская вязь изречений из Корана, окантованных и под стеклом. Перед лурахом на складном резном столике раскрытый Коран. Впрочем, хозяин больше интересуется делами мирскими. Он просматривает газеты, прихлебывая из стакана душистый чай. Покончив с газетными новостями, старик настраивает японский транзисторный приемник, подарок сына-нотариуса, и блаженно слушает музыку, полузакрыв глаза и покачиваясь в такт. Приходит с докладом молодой секретарь, управляющий всеми делами в деревенском правлении и терпеливо ждет разрешения присесть. Говорит вкрадчиво-почтительно, употребляя старинный уничижительный яванский жаргон, на котором должен был обращаться нижестоящий в феодальной иерархии к вышестоящему. Лурах доволен секретарем — исполнителен, расторопен и, главное, свой человек. Зять, не кто-нибудь. Муж его младшей дочери, сын местного имама. Что ж, когда-нибудь он по праву займет место своего тестя.

Не раз Харсоно наблюдал, притаившись за деревом у ограды лураха, как его отец или кто-нибудь из дядей поднимался не без робости по ступеням веранде.

— Пусть бапак разрешит обеспокоить его…

Лурах устало поднимает седую голову в бархатной шапочке, с грустной усмешкой кивает, приглашая сесть.

— Как здоровье, мас? Как семья, дети?

Старик почти не слушает посетителя. Он наперед знает, зачем к нему пришел отец Харсоно или кто-нибудь другой, о чем может его просить бедняк-крестьянин. Всеведущий лурах всегда знает, чем живет его деса[6]. Он говорит:

— Да, мас, это очень печально. Только четверть гектара, и такая большая семья… До урожая далеко. Ты правильно сделал, что пришел ко мне, к твоему старому бапаку. Разве все мы не одна семья, связанная исламом? Разве не общий наш долг помогать друг другу?

Для пущей убедительности лурах кладет костлявую ладонь на Коран. Он умеет говорить приветливо и в то же время строго-назидательно.

— Я сумел накопить кое-что на старость и всегда рад поделиться с ближними. Все об этом знают. Ты не сумел разбогатеть, зато ты молод, здоров, сыновья живут с тобой. И я, больной и одинокий старик, завидую тебе. Я дам тебе риса до нового урожая. Ты вернешь долг с процентами, как это принято, и поможешь мне по хозяйству. Поможешь старому, одинокому бапаку, у которого нет в доме помощников. Вспашешь мое соевое поле. И пусть твой сын Харсоно присмотрит за моими буйволами.