Читаем Над Черемошем полностью

— И мы так думаем. Честный человек писал бы в одно место и, верно, не постыдился бы поставить свою фамилию… Хорошо, я поговорю сегодня и с Марьяном и с Юрой. А ты больше таких вещей не делай, а то, сам видишь, за нами следят не одни только друзья. Гляди, придется еще побеседовать и с прокурором.

— Моя совесть, Михайло Гнатович, чиста, — Сенчук посмотрел прямо в глаза секретарю райкома, — я людям добра желаю и об этом буду с кем хотите весь век говорить, а еще больше — делать.

— Заговорила гуцульская кровь, — любуясь Сенчуком. Чернега улыбнулся.

А Микола тотчас смутился.

— Я, Михайло Гнатович, пойду к старикам, а то пока им растолкуешь, что к чему, вечер настанет.

Старики стали собираться в сумерки, а беседа с ними оживилась только поздним вечером.

Но вот разговор с дедами в самом разгаре, и глаза у Михайла Гнатовича весело поблескивают, следя за выражением каждого лица. Хорошо, что старики уже отложили в сторону дипломатию и заговорили, не скрывая ни надежд, ни опасений, ни сомнений.

— А верно говорит товарищ секретарь. Надо, чтобы не работа ждала людей, а люди встречали бы ее, как невесту. Только тогда выйдет толк, — начинает свое первое в жизни выступление Юстин Рымарь. — Я в конюшне заведу порядок по инструкции: чтобы и уход был, и прирост, и приплод справный.

— Много хорошего сказал товарищ секретарь, только к нам такое житье не заглянет, — с безнадежным видом, выпячивая сухие губы, говорит Савва Сайнюк, — бедная у нас земля, и сами мы бедняки.

— Маленький человек не о золотых горах, о куске хлеба заботится.

— А кто вам сказал, дядя Савва, что вы маленький человек?

— Да разве, Михайло Гнатович, не маленький? Бедный, старый… Хоть вы-то не смейтесь надо мной.

— Я не смеюсь, я сержусь на вас.

— На меня? Побойтесь бога, Михайло Гнатович, за что ж вам на старика сердиться?

— За то, что вы себя маленьким да стареньким выставляете. Лауреат Сталинской премии Марко Озерный тоже стар. А вот взял да и перегнал по урожайности кукурузы всю Америку. Бабка Олена Хобта тоже немало прожила на этом свете, а Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета.

— Да за что ж старухе такой почет?

— За честный труд на колхозной земле.

— Так она, выходит, не такое уж большое начальство?

— Не такое уж большое. Звеньевая.

— Как моя Мариечка? — обрадовался старик. — Не сердитесь на меня, Михайло Гнатович. Может, я и никаким начальником не стану, а работать буду как следует.

— Зарубим себе на носу: может, сперва будет и трудно, но работать нужно так, чтобы поскорей к достатку пробиться. Правду я говорю? — дед Стецюк обводит всех взглядом. — Нельзя нам откладывать это дело на долгие годы, мне еще самому хочется пожить зажиточно, а теперь у нас для этого все в руках и в голове. На горах с солнечной стороны, думаю, слива вырастет и другие деревья, а также табак.

— Еще хочу сказать насчет строительства, — гнет свое Марьян Букачук. — А что, дед Савва знает, как кирпич обжигать?

— Как не знать! — повеселев, откликается старый Сайнюк. — Обожгу, как колокол! Микола, так, может, ты меня определишь не таким уж большим начальством на строительство нашего кирпичного завода? Такой построим, что и соседи удивятся.

— Вы, дедушка, уж стары, — лукаво вздыхает Микола Сенчук.

— А ты чего меня метрикой стращаешь? Я же не свататься иду. Или не слушал, что Михайло Гнатович рассказывал? — И, обращаясь уже к старикам, добавил: — Молодые никогда не слушают людей с таким почтеньем, как мы, старики.

— Еще хочу оказать про овец, — не унимается Марьян.

— Овцы могут и подождать, овцу, как ни крути, она овцой и останется, — осмелев, перебивает Юстин Рымарь. — Лучше о лошадях поговорим.

— Можно и про овец, — поддерживает Букачука Чернега. — Это государственный разговор.

— Государственный, — тогда пожалуйста, товарищ секретарь.

— Вы сами знаете, как гуцул любит овец. Об этом даже в песне поется. Так, кажется: «Как гуцула не любить? У гуцула овцы…»

— Так, так… — закивали седыми головами старики.

— И, верно, недаром слагались здесь, в Карпатах, такие песни: сами знаете, как мало у гуцула пахотной земли и какие богатые у него пастбища. Одни полонины чего стоят! И надо, чтобы наши половины от края до края пестрели овцами, да не простыми, а породистыми, чтобы и брынза в кадушках не переводилась и шерсть всех цветов расцветилась повсюду. Овцеводство, животноводство должно, я думаю, стать основой хозяйства для большинства гуцульских колхозов.

— Вот это я и хотел сказать, — гордо проговорил Марьян Букачук.

Старики расходились поздно вечером.

— Вот поди ж ты, — обращается дед Савва Сайнюк к Чернеге, — сколько прожил, а не знал, что сахарная свекла такое капризное растение: на день позже посеешь — на десять центнеров меньше урожай соберешь. Я про это Мариечке расскажу. Снежок пошел — это к урожаю, Михайло Гнатович.

К Сенчуку подошел запыхавшийся Побережник.

— Микола, насилу разыскал тебя… Дело у меня к тебе.

— Важное?

— А то стал бы я тебя разыскивать вдоль и поперек села! Микола, согласился я стать бригадиром, хотя и думал быть только звеньевым по сахарной свекле.

— Ну, согласились.

Перейти на страницу:

Похожие книги