Наблюдатели

– Если и изменяет, – остроумно заметила я, – то, пожалуй, лишь только со своими курями. Трахает их в клоаки целыми куриными стаями за раз.

– Курица не птица, – задумчиво пробормотал Жан.

Меня укололо какой-то странной и глупой ревностью, я ревновала любовника к мужу, не в том смысле, естественно, а просто обидно было, что за моей спиной творятся у них какие-то таинственные дела.

– Скажи мне, пожалуйста, что происходит? Что за странные у вас контакты, хотела бы я знать?

– Куры, – многозначительно ответил Жан.

– Знаю, что куры, – сказала я, даже немного раздражаясь. – Расскажи мне, наконец, все.

– О, это долгая история, – сказал Жан, залезая под кровать, где спрятался его розовый носочек: я увидела яйца, сморщенные, только что опустошенные в меня, выпитые мной.

– Профессор, – начал Жан, усевшись на край кровати, – занимается, как всем известно, курями. Грубо говоря, он – простой птичник, руководящий мелкой фермой, на которой он проводит свои сомнительные эксперименты. Эта деятельность санкционирована правительством, поскольку ее конечным результатом является возможность продления человеческой жизни. Надежды на успех, конечно, мало, но почему бы не попробовать, если это не столь дорого стоит? Зато ожидаемый результат заманчив: сильные мира сего могли бы жить в три-четыре раза дольше обычных людей, что вообще изменило бы мир до неузнаваемости. Пока что наш птичник научился превращать взрослых кур обратно в цыплят, прикармливая их замечательным веществом собственного приготовления, вот и все. Цыплята в конечном итоге гибнут. Вот я и придумал: вместо этого извращенческого цикла провести нормальный, то есть, просто вырастить курей из цыплят, продать этих курей, продать лишних цыплят, продать их пресловутый корм, только и всего.

– И сколько же он заработает?

– Твой муж получит около трех тысяч баксов, остальные – значительно меньше. Ну, и я кое-что заработаю. Словом, все будут довольны.

Боже мой, Микров! Сколько лет ты возишься с этими курями, а такая простая мысль не могла прийти тебе в голову. Кто же из вас профессор – ты или Жан, мальчик, университетов не кончавший? Ведь он все предусмотрел, даже пресловутый корм – и то умудрился где-то пристроить!

Я восхищена, я горжусь человеком, которого люблю.

45

Рыжая бесстыжая… Могу ли я мечтать о ней? Мечтать, как говорят, не вредно: чопорными ночами, покрывая суженую тебе жену, ты можешь воображать на ее месте другую женщину, столь тебе желанную, или, всматриваясь в черты компаньона по криминальному бизнесу (надо назвать вещи своими именами), напряженно вылавливать черты его сестры…

Я никогда не испытывал недостатка в женщинах – долгий период своей холостяцкой жизни; одновременное количество «возлюбленных» порой доходило до пяти, и я встречался с каждой примерно раз в неделю, путаясь в графиках своего пространственно-временного гарема, прихватывая у недели пару дней для отдыха и раздумий, а их общее количество – до самой моей женитьбы, до тридцати пяти лет – было семьдесят восемь, что в общем виде представляет собой даже небольшую толпу, хотя в среднем равняется четырем целым, трем десятым и трем в периоде женщинам в год, приблизительно – одной в квартал, и это доказывает, что я, в общем, умеренный человек, почти что однолюб.

Среднеарифметическое в этом случае является вялым, неточным показателем: наряду с периодами гаремов, виноградных гроздей, я существовал в периодах абсолютного одиночества, которые длились год или более, когда меня не интересовало ничего, кроме науки; я приходил домой за полночь и валился спать прямо в одежде, а наутро вновь возвращался к своим курям, такой же грязный и вонючий, как они, такой же, как они, счастливый…

И все же, с женщинами мне не везло, и образ донжуана, однако, разрушается сразу, как только я вспоминаю, что это были за женщины. Были среди них две-три настоящих красавицы, небольшое созвездие, сияющее среди тусклой звездной крупы, а основная масса и толпа – невзрачные, плохо одетые и бесчувственные интеллектуалки, студентки и аспирантки био, псих, жур-юр и прочих факов, учительницы, молодые и не очень, и прочая… Только с такими я мог найти общий язык, и, хотя общаться с ними было столь же скучно, как с любыми женщинами вообще, но эти-то, по крайней мере, хоть немного понимали, о чем говорю я…

Другие не носили очков, высоких причесок, не ходили на выставки, никогда не слышали слов «филини», «жанпольсартр», «эякуляция», они смотрели большими, холодными, глупыми глазами и отвечали «чува?» – с возмущением отвечали, если ты, пританцовывая, в погожий весенний день: разрешите познакомиться, я кандидат биологических наук, кхе, и – «чува вы говорите?» – так отвечали они, обливая тебя холодным великосветским презрением.