Наблюдатель

Ну и, конечно, её манипуляции с мороженым требуют описания. Она ест его всем своим пухлым телом, широко расставив локти и колени, подавшись вперёд и склонившись над обмякшим, подтаявшим и вот-вот готовым сорваться вниз шариком, заправленным в вафельный рожок. Ест, уже не получая удовольствия от лакомства, а спешно уничтожая его, только бы пломбир не плюхнулся на асфальт, попутно измазав толстушку белым и липким соком своей обречённой плоти. Это – противостояние «кто кого». Она смотрит только на мороженое, фиксируя малейшие движения и изменения, которые могут привести к катастрофе, как сейсмолог, призванный предсказать землетрясение по едва заметным вздохам литосферы. Она почти не чувствует вкуса. Нет причин и возможности продлить удовольствие. Она должна доесть этот чёртов пломбир, поставить точку! Мороженое связывает ей руки в буквальном смысле. Она не замечает ничего вокруг. И мысли её далеко отсюда. Это облегчает выполнение моей миссии, делает моё наблюдение односторонним, если так можно сказать, интраактивным и способствует чистоте эксперимента. Я подумал, что мороженое – образ, визуализация происходящего в душе девушки, – лакомство, ставшее обузой, не позволяющей двинуться дальше, шагнуть вперёд.

Она покончила с мороженым. Растопырив липкие пальцы, вытянула из своей огромной сумки зелёную пачку влажных салфеток, выудила одну, вытерла ею ладони и запястья, губы и наконец ручки сумки, словно заметая следы преступления. Салфетки вернулись в ведёрную сумку [2].

Девушка, я для себя назвал её Ириной, огляделась вокруг и замерла на мгновение, сложив руки на коленях. Почему Ирина? Мне кажется, это имя ей подходит. У меня есть дурацкая привычка давать незнакомым людям имена. Иногда прозвища, реже – отчества. Примерно в половине случаев я угадываю. Зачем? Ну хоть бы для того, чтобы не называть моих подопечных «рыженькая в парке» или «человек в аляске и с бородой» и в своей внутренней картотеке памяти отличать эпизоды. Иметь и давать имена – это свойство людей. У остальных живых существ планеты внутри их видовых континентов имён нет, как и нет необходимости носить придуманные другими имена или называть близких, подобных и неподобных себе, одушевлённых и бездушных. В моих наблюдениях я и себе придумываю прозвища, на мой взгляд, соответствующие предмету или теме, тем самым метафизически отделяя себя самого от себя-наблюдателя. Для меня-наблюдателя все объекты безымянны.

Ирина снова погрузилась в недра своей сумки и вытащила паспорт с вложенными в него двумя бумажными прямоугольниками, жёлто-коричневым и белым. Похоже, это железнодорожный билет и открытка. Замерев, и словно взвешивая, она держала их перед собой: паспорт и билет в левой руке, а открытку – в правой. Нет, это не открытка, это фотография. Выбор пал на фото, паспорт с билетом укрылись в сумке.

Ирина долго смотрела на невидимое мне изображение. Несколько раз провела ладонью по чёрно-белому глянцу, словно смахивая пылинки или гладя подрагивающими пальцами то, а скорее всего, того, кто там запечатлён. Она задумалась, призывая или, напротив, подавляя поток воспоминаний и мыслей. Минуту или чуть больше неподвижно смотрела перед собой.

Бумажная фотография – редкость в наше время. Архаизм. Куда практичней фотки, сделанные на телефон: не помнутся и всегда под рукой, «весят» не больше атома и не требуют сосредоточенного прищуривания через прицел видоискателя. Плюс неограниченный мгновенный тираж через мессенджеры или социальные сети, рассылка известным и коллективно безымянным адресатам, где бы они ни находились, в мгновение ока в любую точку планеты вне зависимости от полушария и часового пояса. Достаточно, чтобы абонент был в сети. Но у бумажного фото есть душа, своя энергетика. Тактильные ощущения дополняют изображение, картон впитывает и удерживает тепло руки и взгляда. Царапинки на глянце, замятые уголки, надпись на обороте оживляют и продлевают остановленное затвором камеры время. Цифровые шоты бездушны и стерильны. Я кинестетик, и точнее воспринимаю окружающий мир наощупь. Это немного смягчает моё отношение к наблюдениям, в которые я вовлечён, позволяет дистанцироваться от них и чуть-чуть халтурить, ограничиваясь поверхностным взглядом, не прикасаясь ни телом, ни душой, не погружаясь в причины, мотивы и следствия.

Ирина повернула голову к началу аллеи, словно ожидая кого-то увидеть, а затем бросила короткий и, как я угадал, прощальный взгляд на фотографию, нахмурилась и несколькими отрывистыми движениями (резко и размашисто разводя руки по диагонали, вверх и вниз) порвала её. Не вставая, бросила обрывки в урну. Один из неровных квадратиков подхватил ветер и спрятал в пушистом ковре давно не стриженного газона. Решение принято. Точка поставлена. Вот и ещё один плюс настоящей бумажной фотографии: её можно вернуть, порвать или сжечь, обозначив решение. Удаление фотки в памяти телефона буднично и механично: нет символа бесповоротности, нет эмоциональной изысканности.