Наблюдатель

— Эй! — возмущённо сказала Юна, — ты что, заблудился? Ты не знаешь куда идти?

Она слегка ударила его ногами по бокам. Аксель остановился и как будто вздохнул. Потом лёг на землю и положил голову на передние лапы.

— Эй! — ещё более возмутилась Юна, — это что такое? Тут мы их точно не найдём! Ты разве не видишь, что их здесь нет?

Она осторожно слезла с Акселя на землю и, обойдя его, встала прямо перед мордой, уперев руки в бока.

Аксель приподнял голову и потянулся к ней своим носом.

— Что ты хочешь? — удивлённо спросила Юна и шагнула к нему.

Она оказалась так близко, что он дотянулся и ткнул её своим большим носом в плечо.

— Ты хочешь, чтобы я потрогала твой нос? Хочешь, чтобы я опять летала? — удивилась Юна, — но без Лавра мне страшновато.

Аксель ткнул её в плечё ещё раз, уже более настойчиво.

— Ладно, — кивнула Юна, — так и быть. Всё равно другого выхода не вижу.

И она робко протянула руку к носу Акселя. А он, поняв, что добился своего, положил опять голову на лапы и стал ждать.

Юна положила ладонь ему на нос. В первую секунду ей показалось, что ничего не происходит. Но потом она поймала этот поток, который обычно уносил её в информационное пространство. И, хотя без Лавра было по-прежнему страшно, она чувствовала, что в этот раз поток не такой сильный. Гораздо более управляемый. Она вдруг поняла, что это Аксель его придерживает, чтобы Юна не так боялась. Она чувствовала, что он старается ей помочь, чтобы она помогла ему найти правильный путь.

Когда они входили сюда с Лавром, с каждым разом становилось всё хуже и хуже. Лавр говорил, что это шторм, который затрудняет использование информационного поля. Хотя, казалось, что ему это не очень мешает.

С каждым разом добавлялись какие-то помехи, и получать желаемое становилось всё сложнее и сложнее, какая бы цель перед тобой ни стояла.

Сейчас было ещё хуже, чем раньше. Юна, как будто висела посреди пространства, которое всё было заполнено мусором. Мусор летал вокруг неё по кругу, но иногда налетевший порыв уносил его в сторону. Вскоре всё повторялось, и место старого мусора занимал новый. Сначала ей казалось, что это жухлые листья и ветки. Но потом она разглядела, что это вообще не материальные предметы, а просто искажения и пробелы в изображении.

Хуже всего было то, что она не знала что делать. Время шло, а она так и висела посреди этого «мусорного» ветра.

Лавр говорил, что если ты точно знаешь, что тебе нужно, то информационное поле даст тебе ответ. Главное, самому понимать, что ты хочешь. Юна силилась думать об этом, но не очень получалось. Мысли скакали с одного на другое. Она даже забыла, что ей вообще нужно и зачем она тут. Всё отдалилось и сделалось ненастоящим и призрачным. И Лавр, и Аксель, и Спас с Ладой. Она про всех них почти не помнила. Они сейчас существовали как бы на периферии её сознания. А все её мысли заносило мусором, принёсённым этим информационным штормом.

Юне сделалось очень тоскливо и очень жаль себя. Она почувствовала себя очень маленькой и очень одинокой в этом огромном мире. И в душе она знала, что вот это нахлынувшее чувство, очень настоящее. Оно точно показывало, какая она на самом делемаленькая и беззащитная. И в этом мире она чувствовала себя так же, как и здесь, точкой в замусоренном пространстве, без определённых ориентиров и целей. Ей стало так плохо, что не хотелось дальше жить.

Она пустила всё на самотёк и просто наблюдала за кружением этого информационного мусора вокруг неё.

Пляска мусора становилась всё более и более осмысленной. Она обретала какую-то форму, правда, пока непонятно какую. Из завихрений стало проступать лицо. Юна смотрела на него почти равнодушно, но поняв кто это, вскрикнула. Из помех постепенно формировалось лицо мамы. Теперь Юна смотрела на него как заворожённая.

Лицо постепенно обретало чёткость и уменьшалось. Вместе с тем, из шума начало проступать и тело. Через некоторое время, напротив Юны, в пространстве, зависла её мама. Она смотрела на неё и улыбалась.

Мама была молодой и красивой. Такой, какой её многие годы не видел никто. Никто, кроме Юны. Только с ней она позволяла быть себе такой. В остальное же время она играла старуху. Играла так долго и хорошо, что начала сживаться с этой ролью и даже оставаясь наедине с дочерью, не всегда могла из неё до конца выйти. А на самом деле, она была именно такой, как сейчас. Конечно, уже не девочка, но довольно молодая женщина.

Жаль, что это была иллюзия. Юне очень хотелось плакать, но она сначала не давала себе волю.

А потом оказалось, что плакать в информационном поле тоже можно. Пусть это и не по-настоящему. Хотя, что тогда в этом мире настоящее?

— Мама, это правда ты? — спросила Юна, проглотив сбежавшую по щеке слезу.

— А ты что, не узнаёшь меня? — спросила Матильда.

— Узнаю! Но ведь тебя больше нет! Это же точно! Я ведь не могу ошибаться? — сказала Юна, однако в её голосе чувствовалась надежда.

— Может быть, меня нет там. Но зато я есть здесь. И мы можем видеться с тобой, когда захочешь, — сказала мама.

— Я хочу всегда! — сказала Юна.