Набла квадрат

По дальним нычкам муть клубится,
Утробно всхавывает лес,
Лесная нечисть шевелится
И тянет лапы до небес.

Здесь все мое, здесь все съедобно,
Ослизлый дорог мне простор,
Лискот вонюч, и цапря злобна,
И трупкозупп, удух остер!

Не довелось вам жить в гнилухе,
Вы в звездолете вдаль летите,
Но вы круты в извечном духе
И перный подвиг совершите!

Едва кончилась запись, восторженный рев тихого умиления сотряс «Крюх прародителя». Давая волю нахлынувшим чувствам, кто-то затянул любимую песню, вмиг подхваченную семьюста сорокнадцать четырьмя глотками:

Из распухшей мертвечины
Льется жирный, теплый гной.
Край родной, навек любимый,
Край родной, навек любимый,
Где найдешь еще такой?
Край родной, навек любимый,
Край родной, навек любимый,
Где найдешь еще такой!

Еще не высохли размазанные по чешуе щек сопли, а Тудыть, воздев передние лапы с бороздчатым барабаном, ритуальным речитативом с иканием и отрыжкой в паузах между словами проговорил текст обращения: Собратья! (ик!) Перед (ик!) нами (ик!)

Лежит (ик!) Цель! (ик!) Но (ик!) неизвестно, (Ик!) какова (ик!) предначертанная (ик!)

Дальнейшая (ик!) наша (ик!) программа!

(Ик!) Час (ик!) нам (ик!) подошел (ик!)

Просветиться!

Отрыгнутые лягушки разлетались над лакированным полом, набранным в шашечку. Затрещала фонограмма, забухал тамтав, защелкали в такт ему зубастые клювы, и Тудыть насадил барабан на ось считывающего устройства Щелковава. Медленно, медленно повернулся барабан. Тончайшие невидимые щупы, каждый всего в несколько атомов толщиной, поползли по его поверхности, отслеживая бугорки записи. Тамтав все бухал, зубы все щелкали, блики, отбрасываемые двигающимися частями Щелковава, ползли и прыгали по стенам.

Зазвенел сигнальный колокол — считывание информаци закончилось. Гулкие стуки в недрах Щелковава участились, из решеток радиаторов повалил белый пар, невнятный механический голос забубнил: «Маховики один-восемь раскручены, маховики девять-четырнадцать раскручены, маховики четырнадцать-двадцать раскручены, маховики двадцать один-двадцать восемь раскручены, маховики двадцать девять-тридцать четыре раскручены, маховики тридцать пять-сорок раскручены, маховики сорок один-сорок восемь раскручены, маховики сорок девять-пятьдесят четыре раскручены. Проверка. Жди.» Голос стал резче и отчетливее: «Раскрутка произведена. Агрегат ждет.» Тудыть завозился у пульта. «Поступила команда: выдать текст. Текст выдается со считанного барабана.»

Не одной забавы ради
Был задуман наш поход.
Не напрасно был украден
Деревянный наворот.

Волосатой нашей кровью
Мяса грязные куски
Заправляют для здоровья
Посрамные старики.

Некоторое время Щелковав молчал, потом голос возвестил: «Текст выдан. Агрегат ждет.»

— Что за бред? — спросил Клюп у Попеньку.

— Тихо! — сказал Тудыть. Обряд не предусматривал сложившейся идиотской ситуации. Тудыть, Клюп и Попеньку возились со Щелковавом, пытаясь вытянуть информацию с барабана. Барабан был пуст. Хоты и насолоты пока не подозревали ничего плохого, но долго испытывать их терпение не стоило.

Слишком часто на корабле бывали случаи драк, самоубийств и помешательства.

Молчание в бассейне становилось все более и более чреватым. Исступленные взгляды желтых и красных клаз сверлили стекло сторожки, на спинах угрожающе топорщились костяные шипы. Тудыть включил глушилку и замутнение стекла.

— Ну же! — закричал кто-то из сторожей.

— Спокойствие, птички. — Тудыть недаром был капитаном, — Сейчас я продую «Крюх» от хлора и включу метеоритную тревогу.

— А Цель? Как узнать, что произошло?

— Чтобы думать об этом, надо выиграть…

Рев сирены не дал капитану договорить. Началась отработанная рутина действий по расписанию метеоритной тревоги. Все, казалось, понимали, что происходит, правда, все понимали происходящее по-разному. Только двое не понимали ничего — Тудыть, не включавший тревоги, и Клюп, у которого неизвестно откуда взявшийся метеорит в прицеле протонного ружья уходил от выстрелов, меняя курс.

* * *