Читаем Набег полностью

Для пира он принарядился — нацепил поверх рубашки вышитый длинный плащ из синей тафты, надел кожаные сапоги и украшенный золотыми бляхами пояс.

— Когдато я был бондом, но теперь я — воин. — Язвительные взгляды мешали Сигурду говорить.

— Бонд всегда останется бондом, — заявил Рагнар. Протесты Сигурда его раздражали, Красный привык к повиновению. — Отведи женщину к Ансгарию, и хватит попусту трепать языком!

Резко отвернувшись, он мазнул по земле полами плаща и двинулся прочь. За ним поспешили его ярлы и хирдманны.

— Но я… — Сигурд рванулся было следом, но княжна схватила его за локоть, остановила.

— Не спеши, бонд. — Гюда подступила к Сигурду почти вплотную, запрокинула лицо так, что он увидел серые крапины в ее темных зрачках. — Днем в монастырь отнесли старого Кьятви…

— И что?

— С ним пошла ведьма.

Свистящий шепот княжны напоминал змеиное шипение. Бонду хотелось отстраниться от нее и брезгливо отряхнуться. Неожиданно мелькнула мысль, что лучше бы ему не вытаскивать княжну тогда из воды, пусть бы утонула.

— Айша в монастыре? — Сигурд мог поклясться всеми богами, что не хотел об этом спрашивать. Губы сами вытолкнули вопрос, раньше, чем он успел осознать смысл сказанного.

Княжна довольно заулыбалась:

— А я о чем говорю?

Щеки и уши Сигурда налились кровью.

Это было глупо. В Каупанге его ждали три жены, ласковые, послушные, хозяйственные. Он оставил их вовсе не из-за маленькой колдуньи Бьерна. Он вообще давно уже вышел из того возраста, когда из-за ласкового женского взгляда можно утратить разум.

— Она не нужна мне! — Сигурд ощущал себя неловким покупателем, пытающимся сбить цену на товар.

— Ха! — сказала Гюда.

Обеими руками она приподняла длинную юбку и, перескакивая через лужи, принялась взбираться по склону вверх, туда, где виднелась невысокая стена монастыря. Сумерки скрадывали ее фигуру, стирали, превращая в безликую серую тень.

Сигурд оглянулся на пристань. На берегу горели несколько костров, возле них чернели человеческие фигуры, изредка доносился невнятный гомон, смех. От костра к костру сновали дворовые собаки, готовые поживиться всем, что перепадет, махали хвостами, изредка перебрехивались. Сигурду подумалось, что он сам нынче, как эти псы, забыв свой дом, мечется в поисках ласковой руки и сытного куска, живет рядом с чужими людьми, ластится, гавкает, трусит…

— Идешь ты или нет? — услышал он звонкий голос Гюды.

Сигурд встряхнул головой. «Мы заслужили все то, чего жаждем», — вспомнилось вдруг.

— А почему — нет? — негромко сказал он.

— Что? — не расслышав, перепросила княжна.

— Говорю, почему нет? — Сигурд решительно переступил через мутную лужицу посреди дороги, в несколько шагов догнал Гюду. — Пошли. Поглядим, как живет этот Ансгарий.

Ансгарий жил небогато. Как и замок, монастырь еще возводился — вокруг главного здания лепились разные пристройки, вдоль стен стояли леса, — но, в отличие от замка, он был почти весь сложен из камня, только колокольня и крыша оставались деревянными.

Протиснувшись мимо служки-привратника в узкую и низкую арочную дверь ограды, Сигурд с княжной очутились на дворе монастыря, мощенном круглыми булыжниками. Справа от входа между булыжниками чернела проплешина земли, на ней возвышался куст, покрытый набухшими почками. Слева женщина в низко повязанном платке сыпала квохчущим курам зерно из подола. Ноги ее были отекшими, на придерживающей подол руке не хватало двух пальцев.

Служка вытащил из крепления в стене горящий факел, шлепая по булыжникам босыми ступнями, повел гостей к двери, одна створка которой была распахнута настежь.

— Это Ингия, — заметив, что Сигурд не сводит глаз с согнувшейся в поклоне женщины, пояснил он. — Брат Ансгарий недавно выкупил ее у фризов, дал ей свободу и истинную веру. С тех пор Ингия посвящает себя трудам и молитвам.

От двери вниз, в сырое и полутемное помещение, вели пять каменных ступеней. Потолок нависал так низко, что Сигурду пришлось пригнуться, чтоб не удариться о притолоку. Когда он выпрямился, то увидел большую залу с длинным столом и скамьями подле стола. В дальнем конце помещения горел огонь, вдоль скамей стояли треноги с горячими углями, от которых по стенам тянулись следы копоти. Не достигая округлых сводов потолка, они сужались и таяли, сливаясь с серой каменной кладкой. Пол в зале тоже был серый, глиняный, тщательно выметенный. Вместо окон в двух углах залы под арками виднелись прорехи в стенах, сквозь них сочился холодный воздух со двора. В левой стене Сигурд разглядел коридор, уводящий в крыло монастыря. В самом его начале в слабом блеске факела желтели деревянные ступени винтовой лестницы, поднимающиеся к колокольне.

— Подождите тут. — Служка подвел гостей к столу, указал на истертые до блеска людскими задами лавки. — Я позову брата Ансгария.

Он воткнул факел в настенное крепление и поспешил скрыться в темноте коридора.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза