Набег

Снова пауза, на этот раз явно для того, чтобы я смог спокойно разглядеть говорившего. Первое, что бросилось в глаза, — льняная, расшитая ярким орнаментом тесьма, схватившая длинные седые волосы и разделившая высокий морщинистый лоб надвое. Затем руки. Даже в плохо освещенной клети они были хорошо видны: широкие тяжелые кисти с выпирающими костями и длинными узловатыми пальцами. Ярко очерченные, крупные коридоры крови и глубокие борозды, из которых явно не последнее десятилетие темнел мир космоса. Он сделал три-четыре шага вперед и оказался в освещенном дверным проемом квадрате. И тут я увидел его глаза. Точнее, огромно распахнутые бельма, словно бросавшие вызов солнцу. Лучи упирались в них, как в глухую стену, не вызывая ни малейшей реакции: этот человек уже давно одной ногой стоял в потустороннем мире.

— Меня зовут Ваан. Это похвально, что ты, знакомясь с человеком, всегда смотришь на его руки.

— Тот самый Ваан, призванный решить мою судьбу?

— Тот самый, но насчет судьбы — сильно сказано. Читать мысли Родящего еще никто не научился.

— Что же все-таки со мной произошло?

— Смотря, о чем ты спрашиваешь? Если о последних трех днях, то мирно спал. Во всяком случае, так выглядело внешне.

— Но человек не может спать три дня, как убитый, безо всякой на то причины? И потом, что значит: выглядело?

— А почему ты не спросил, отчего именно за тобой пришел Алвад? Но наберись терпения и выслушай всю историю. Твой отец Абаль и мать Кайле зачали тебя в первое полнолуние от зимнего солнцестояния. В это время многие стараются думать о потомстве, но далеко не у всех получается. Луна, как тебе уже известно, — это веретено Великой Матери. Она полностью показывает его, когда высказывает одобрение, читая мысли своего мужа. Но быть зачатым в это время мало, нужно еще суметь правильно родиться, то есть при полном веретене. Не только день, но и час выхода из чрева должны совпасть с настроением богини.

— Но ведь у луны существуют четко просчитываемые циклы?

— Да, все как у людей. Ты разве не замечал? Не случайно нас в одно время не в состоянии выбить из колеи даже очень серьезные испытания, тогда как в другое — малейшая неурядица становиться настоящей преградой.

— Видвут говорил мне об этом.

— Хорошо. Дальше мы уже начинаем наблюдать за ребенком, чье рождение совпало по двум правилам, и делаем свои выводы: если в полнолуние пошел первый зуб, то наверняка станет волхвом-воином или волхвом-охотником, если начал ходить — волхвом-травником, а произнес первый членораздельный звук — волхвом-судьей. Сложность в отношении тебя заключалась в том, что ты показал первый зуб, начал ходить и говорить, конечно, в разное время, но всегда при полной луне, — продолжал Ваан.

— Поэтому меня готовили сразу четыре волхва?

— Да, и во всех направлениях ты проявил недюжинные способности. Хотя поначалу сомнения имелись. Для воина ты и сейчас, мягко говоря, выглядишь достаточно худосочным, но Чарг сумел развить мышцы, а жилы сделать крепкими и выносливыми, превратив недостаток веса в преимущество за счет быстроты и легкости. Стрельба тоже покорилась, хотя на первых порах Лока жаловалась на твою нетерпеливость.

— Почему охотников готовит женщина?

— Потому что в стрельбе по движущейся цели очень важна интуиция. А с этой стороны ни один мужчина никогда не превзойдет женщину. Что касается Видвута и его школы, здесь вопросов нет: ты проявил усердие и не раз демонстрировал врожденную глубину взглядов на многие предметы жизни. — Ваан набрал воздуха в грудь.

— Остается Колгаст?

— Тоже все хорошо. Нареканий со стороны травника нет, впрочем, я вообще никогда не слышал от него в чью-либо сторону недовольных речей.

— Значит, последнее, что я должен пройти, — это Ваан, который сейчас стоит передо мной?

— Не торопись: есть еще Алвад.

— Разве Алвад — волхв? Он ведь даже говорить не умеет!

— Это ты думаешь, что не умеет. Алвад — мой сын. Ему не нужны те средства, которые используем мы, чтобы передать течение своих мыслей. Я беру его руки в свои и без труда слышу, о чем думает мой сын. Между нами давно существует язык, с помощью которого мы общаемся, — осязание. Очень давно я придумал и разработал специально для него целую систему рукопожатий. Хотя и без нее я и он отлично понимаем друг друга, да — один слепой, другой — глухонемой.

— Зачем же он закапывал меня?

— И не думал этого делать. Ты увидел свои собственные подсознательные страхи. Твое второе Я восприняло уход от родителей из родной деревни как разлуку навсегда. Иными словами, как смерть или переход в иной мир, откуда уже нет возврата. Но эта разлука очень желанна для тебя, во всяком случае, для твоего внутреннего Я, это точно.

— Но тогда мне должен присниться погребальный костер?

— Иногда наше сознание способно далеко забегать вперед, ибо оно не принадлежит нам, а является частью воображения Родящего.

— Ты хочешь сказать, что у далеких потомков нашего племени будут другие погребальные обряды, один из которых я наблюдал при собственном участии?