Набег

Семнадцать лет назад тогда еще молодой казак Рогат хаживал на Степь в сотне Гуляя Башкирцева. Мог саблей коню снести на полном скаку голову. Вся сотня была как один, матерые, хоть и молодые и шибко обиженные татарами. При крещении было у Рогата имя Василий — да кто об этом помнит. Родителей порешили крымцы, когда малому исполнилось едва шесть лет. Отца, данковского кузнеца, сразили степные стрелы прямо у наковальни. Он и толком оглядеться-то не успел. Мать иссекли плетьми и за косы таскали по всей деревне. Маленький Вася уцелел чудом, его просто не заметили среди прибившихся к хлеву телят. Свистели стрелы, горели дома, кричали и стонали люди, жалобно мычало стадо коров. Годовалый теленок, пораженный стрелой в глаз, рухнул и придавил, полностью накрыв собой, еще одного круглого сироту. Так и выжил будущий казак Рогат. А почему так прозвали еще в раннем детстве? Да потому, что малый драться со сверстниками предпочитал не кулаками, а со всего маху бить головой. Набычиться, бывало, по обидке и плевать ему, кто перед ним. Разбежится, коли взрослый на пути, то в живот — головой, а сверстник — так получай по носу или по зубам. И так он наловчился, что многим стали мерещиться рога на лбу у малого. Он еще и добежать порой не успевает, а человек уже, того, лежит на земле и кости на лице щупает — не сломано ли где. Жил Рогат до семнадцати лет у вдовы Полосухи. Домашней работы чурался, потому в доме у них всегда вкривь да вкось было. Но если нужно в ночное коней пасти, то тут он первым завсегда просился. Вот там-то, в степи, и представлял он своих врагов и сек ковыли поначалу деревянной сабелькой, а потом уже и настоящей, боевой. У него такая появилась раньше других сверстников. В сарае у тетки Полосухи нашел. Видать, припрятывала до поры баба, но разве от такого далеко упрячешь, коли железо ратное продолжение плоти, а ярость — второе сердце.

Семнадцать стукнуло, крикнул Полосухе: «Не поминайте лихом, тетка! Я к Гуляю Башкирцеву!» И ускакал прочь, только хвост поднятой пыли долго висел над дорогой. Но за хвост тот не ухватишь да обратно не воротишь. Казак и есть казак! До Башкирцева Рогат не дошел, прибился к сотне атамана Полубояра.

Но в первом же бою под ним убило лошадь. Даже толком и саблей не взмахнул, как вокруг шеи сжался аркан степняка. Долго волокли его по земле, вначале одежонка клочьями пошла, потом и от кожи ничего не осталось. Обнаженный, кровавый куль скрутили веревками и бросили поперек конского крупа. Так оказался Рогат на знаменитом Дубовом рынке, что недалеко от Тмутаракани.

* * *

На рынке в колодках жарился Рогат под неистовым южным солнцем. Ободранного и калечного покупать никто не хотел. И вот когда совсем продавцы опустили цену, а рынок готовился к закрытию, купил-таки его один толстый, пропахший топленым салом человек. Правда, человеком его с трудом назвать можно. Снова петля на шее, другой конец веревки на крюке скрипучей арбы. А сил идти почти нет. Каждый шаг для босых ног нестерпимой болью выходил. Споткнется, упадет Рогат, и тут же петля вокруг шеи стальным обручем стягивается. Плети. Плети. Нужно вставать. Правда, чтобы товар не издох, на голову натянули баранью шапку. Так и шел казак: голый, окровавленный, со связанными за спиной руками, зато в шапке. В какой-то момент отключилось сознание, только тело само по воле неведомых сил двигалось. Рогату показалось, что вели его на веревке несколько дней без остановки. На самом же деле всего-то ночь да еще полдня. Потом был двор, окруженный забором из камней и глины, насквозь пропахший птичьими выделениями, жирной едой, заношенными халатами и бабьими сварами. У самого порога на ковре сидел старик с седой муравьиной бородкой. Голова у него мелко тряслась, а рот будто что-то постоянно жевал. Рогата показали старику, тот тонко взвизгнул и махнул рукой. Казака положили на живот, задрали, согнутые в коленях ноги. Мелькнуло жало клинка — и резкая боль в стопах. Ему разрезали подошвы ног, в раны вставили куски веревки и зашили. Дали пару дней после этого отлежаться. Затем отправили пасти скот. Передвигаться теперь он мог только осторожно наступая на внешнюю часть стопы, да и то через нестерпимую муку. Медленно прошел год. Много повидал пленник. Как закатывали людей в войлок и оставляли на жаре на медленную и страшную смерть. Как обматывали голову куском верблюжьей шкуры и заставляли несколько дней так ходить, после чего человек становился безумцем. Как плетьми полосовали плоть и сыпали в раны соль.

Но был в Рогате какой-то неведомый стержень, который никак не гнулся. Страх не вытеснил достоинство, не сковал навеки, не сделал забитым рабом. Он научился приспосабливаться, кивать, когда это нужно, торопиться, если прикажут, не смотреть выше подбородка. И не сломался. Лишь поглубже ярость свою спрятал. И молил Бога о спасении. Господь услышал молитвы.