Набат

Резануло Тасо по сердцу, опустил голову.

— Судите! С восемнадцатого года мне доверяли… партия, не такие, как вы!

Не видел Тасо, как прокурор пожал плечами, что-то тиха сказал председателю райисполкома.

— Поступило одно предложение об исключении, — Барбукаев постучал карандашом по столу. — Кто за это предложение?

Тасо не поднял головы.

— Одну минутку!

В углу встал заворг, прошел через весь кабинет.

— Давайте поручим персональное дело товарища Сандроева…

— Ясно! — прервал его Барбукаев, сердито посмотрел.

— С вами у меня будет отдельный разговор. Голосуют члены бюро.

Не оторвал Тасо взгляда от пола, пусть принимают решение, которое сочтут нужным. Вот так! А он не знал прежде, что заворг может возразить Барбукаеву.

— «За» четыре, — объявил Барбукаев. — Против? Двое. Значит, двое… Так, так.

Тасо уперся рукой в стол, оставил стул.

— До решения обкома вы в рядах большевистской партии, и мы хотим посоветоваться с вами. Кого можно назначить на ваше место? — Барбукаев пристально посмотрел на Тасо.

— Подумать надо, — проговорил дрогнувшим голосом Тасо.

— Как вы сказали? — спросил Барбукаев и подался вперед. — Выходит, нет в ауле достойного человека?

— Разве я так сказал?

— Так получается! Во всем Цахкоме один только Сандроев… честный, преданный.

— Эх, Барбукаев, Барбукаев, — проговорил Тасо.

— Я предлагал в свое время Джамбота.

Барбукаев расстегнул воротник:

— Преданный, с головой!

— Нет! — тяжелый кулак Тасо лег на стол. — Он… Вот кто чужой человек!

— Видите, как он думает о людях! — Барбукаев обвел взглядом членов бюро. — А Джамбот на фронте.

— Я бы до обкома дошел, — заявил Тасо. — Смеяться бы стали над нами, никто за ним никогда не пойдет!

— Напрасно тебя столько лет держали в партии.

Прокурор придвинул к себе свободный стул:

— Зачем же вы так? У нас нет никаких доказательств…

— Какие еще факты нужны вам?

Секретарь райкома резко повернулся к прокурору.

— Надо прежде найти виновника, что же касается автора письма, мы с вами не видели его в глаза, — спокойно ответил прокурор.

— Достаточно анонимного сигнала, потом из части пришло извещение. Он исчез на фронте и объявился в горах! — горячился Барбукаев.

— Это еще надо проверить!

Прокурор раскачивался на стуле.

— Допустим, сын коммуниста совершил преступление, о котором мы узнали из письма, пока анонимного. Ну и что? У вас нет другого материала.

— Сейчас не время…

— По-моему, вы возбуждены.

Прокурор встал:

— Решать судьбу старого коммуниста, нашего товарища так легко… Я против! Он не отвечает за поступок сына, и за пожар… В такой мере.

— Мы исключили его, — сказал Барбукаев. — Большинством голосов, между прочим. Значит, вы и заворг открыто поддерживаете его? — с нажимом спросил.

— Да!

— Я давно…

— Вы забываетесь, — резко прервал его прокурор.

— Хватит! — Барбукаев бросил на стол коробок со спичками.

— Я поддерживаю прокурора, — сказал председатель РИКа. — Тасо — это совесть районной партийной организации, а мы по чьему-то злобному письму…

— Почему только по письму? А кошары? Он опозорил партию! — воскликнул Барбукаев.

— Таких, как ты, я в гражданскую пускал в расход, — Тасо презрительно посмотрел на него.

— Надо срочно направить документы в обком, — все больше распалялся Барбукаев.

Зазвонил телефон.

— Алло! Райком слушает! Что? Чабан сорвался в пропасть? Погиб? Неизвестно. Овцы не пострадали? Нет. Сейчас направлю, — Барбукаев повесил трубку.

Въехал Тасо в Цахком, слез с коня.

Всю дорогу думал, как объявить людям о случившемся, Вот теперь надо держать перед ними ответ.

Аульцы ждали…

Наконец Тасо поднял голову, оглядел всех, вернее, дал людям заглянуть себе в глаза, произнес внешне спокойно:

— Исключили меня из партии.

— Тебя?! — вырвалось у Дзаге.

Тасо снял шапку, тряхнул:

— Но мой партийный билет у меня. Еще в обкоме будут разбирать.

Дзаге провел дрожащей рукой по усам.

— Спасибо, добрые люди! Двадцать лет мы были вместе… — закашлял Тасо. — Не подвел я вас ни в чем, не обманул… О Буту кто-то пустил слух. Не верьте этому, мой сын не может совершить подлости.

Тасо пошел тяжелой походкой по тропке к своей сакле.

5

Весь день на передовой было подозрительно спокойно, если не считать, что два раза прилетали бомбить «юнкерсы» да немцы палили из автоматов и постреливали из минометов.

К вечеру Асланбек перебрался к Яше, сидел, прижавшись к нему. Как хорошо, что они нашли свою часть. Спасибо майору Чернышеву, помог им, а мог отправить совсем в другое место.

Вдвоем в окопе было тесно, но зато близость друга согревала, успокаивала, можно было отвлечься от мыслей о немцах и вздремнуть.

Едва Асланбек умостился, как уставшее тело расслабло, и он продолжил мысленный разговор, теперь с Залиной. Все спрашивал ее, почему она молчит? Не разлюбила ли? Тогда как же их встречи? Пусть украдкой, короткие, порой без слов. Или всего этого не было?

— Бек, к взводному, — передали по цепи.

Поежился Асланбек. Зачем он понадобился ночью командиру.

Ткнул его в бок Яша:

— Иди, Бек, тебя же зовут.

— Не могу.

— Ты что, одурел, под трибунал захотел?

Сразу пришел в себя Асланбек, закряхтел, клацнул зубами:

— Я не сплю.

— Понимаю.

— Руку не подниму.