Набат

Потом Тимох успокоился и подумал, что тигру в этой клетке не так уж и плохо жить. Он на шармачка, как говорят Стасик и Левон, пьет и ест, ничего не боится. А что решетка — привыкнуть можно. Почти то же самое, что сигареты и водка.

Все же не хотел он быть тигром, не хотел бы и этой дармовщины: конфет и булок. Кому это надо? Тимох закрыл глаза и всем телом и силой прижался к прутьям. Они звенели, будто чего-то ждали.

Тем временем Кижевский, который аж побледнел, подбежал к Стасику и втолкнул его в кабину. Удивительно, но крановщик и не огрызнулся. Лихорадочно стал заводить мотор, который стонал, кряхтел и не включался.

— Ты ч-что! — закричал Кижевский. Стасик, испуганно оглядываясь, что-то повернул, и кран заработал. Клетку он опустил не на прицеп машины, а на землю.

— Н-не могу… — у Стасика тряслись руки.

…Работу бригада закончила поздно ночью. И как будто все проглотили языки: разошлись без слов. Стасик не сказал на прощание, как делал почти каждый день: «Тимох, не потеряй свой рог!..» Грузчики прятали друг от друга глаза.

А Тимоху не хотелось домой, хотя там был больной Павлик. Он, наверное, ждал отца, потому что никогда не ложился без него спать. Тимох шел по темной улочке и стонал. Болела голова: как он пойдет теперь с сыном в цирк? Небо же над ним было уже не голубое, а как смола. И травы не видно. Хотя хорошо чувствуется ее запах.

Линия

1

…Столбы поднимали над полем, болотом, линию тянули до самого горизонта…

Зима уже который год была с вывертами. Рождество прошло без снега, и погода, как в сентябре или октябре, стояла гнилая и теплая.

До обеда держался серый туман, и к концу дня пошел дождь. Но вдруг из-за леса потянул холодный ветер, налетел злобно, будто ненавидя все живое. Сырость потихоньку поползла от земли, портянки в сапогах не грели ног. Где-то в деревне хрипло лаяла собака, потом загудела машина. Из-за горки, петляя по дороге, выглянул молоковоз: было видно, как молодой шофер что-то рассказывает своей спутнице. Мелькнуло ее лицо в зеленом платке и пропало. Федор подумал, что это, наверное, Татьяна, продавец сельмага.

…Когти и монтажный ремень крепко держали Федора на столбе. Казалось, что схватишь рукою облака. Громада за громадой плыли они по небу. И от этой мрачной картины стало еще холоднее. Лицо горело от ветра.

Стало темно, будто вечером. А через мгновение блеснула узкой змеей молния, ударил гром. Это было так удивительно, что Федор забыл и о холоде, и о работе.

Густой снег соединил небо с землей. Столбы, лесок, поле исчезли. Федор несколько раз крикнул. Якова не было. Федор не мог даже представить, в какой стороне Казакевич.

— Эгей! — донесся вдруг из белого месива голос Якова.

— А-у-у! — крикнул Федор.

— Кричишь, будто грибы собираешь, — сказал, подойдя, Яков. — Все, шабаш. Пошли в деревню. Наши уже, наверное, по теплым хатам…

— Где Третьяк? — спросил Федор.

Иван работал на столбе, который был ближе к Якову.

— Видно, побежал в деревню. Здесь нам уже нечего делать.

Снег был мягкий и скользкий, как манная каша. И насыпало его за такое короткое время чуть ли не по колено. Со всех сторон возвращались в деревню ребята, белые, будто деды-морозы. Монтажных ремней для форса не сняли, шли важно, плечо в плечо, на всю ширину улицы.

Квартировали они по хатам. За тридцать пять рублей кровать и питание — три раза в день. Федор жил с Яковом и Третьяком. Хозяйка у них была молчаливая. Слышал, как соседи называли Буслихой. Муж ее давно съехал куда-то. Две дочки жили в городе.

Каждое утро старая накрывала стол полотенцем, которое ткала, наверное, когда еще свои кросна были, ставила оладьи, сметану, чай. Сама сидела около печки и смотрела, как ребята с аппетитом завтракают.

Хата стояла первой от автострады. Постоянно шли мимо машины. Ночью ослабевал их поток, но раз за разом свет от фар попадал в комнату. Тогда Федор просыпался и подолгу не мог уснуть. Он слушал гул дороги и думал, что неплохо было бы сесть в какую-нибудь машину и поехать просто так, без цели, чтобы увидеть мир, людей.

Наступало утро, парни быстро завтракали и, захватив инструмент, бежали на линию.

Несколько дней назад с базы управления привезли столбы, бетонные опоры. Часть их была уже в поле, остальные лежали за складом, рядом с домом, в котором жил мастер. Теперь столбы были похоронены под снежными сугробами.

2

Из открытой двери тянуло холодом, прелью. После вчерашнего дня навалилась усталость. У Федора, хоть и привык к тяжелому труду, ноги и спина болели. Он знал, что надо начать работать и тогда мгновенно исчезнет эта боль.

— Идут, — сказал Криц, сидевший около двери.

— Кто?

— Мастер и еще двое.