На златом престоле

— Посол говорит правду, ваше величество, — поспешил встать на его сторону Кукниш. — Этот человек не обманывает нас. Он слишком молод и прям. Поверьте, я знаю людей.

— А я бы не верил этому проходимцу! — вскочил с кошм весь разодетый в красочные цветастые одежды молодой барон Фаркаш. В руке он держал шелом с перьями. — Князь Владимирко в очередной раз изрыгает ложь! А тебя... — Он указал в сторону Избигнева.

Я вызываю на поединок. Пусть меч рассудит, чья правда!

— Да будет тебе известно, что особа посла неприкосновенна, — недовольно изрёк Кукниш. — Полагаю, здесь не место для обсуждения рыцарских поединков.

— Под Сапоговом этот пёс Владимирко погубил моего брага! — выкрикнул Фаркаш.

Избигнев вдруг вспыхнул. Прошла, исчезла мгновения назад владевшая им робость. Прямо и твёрдо смотря на короля, он резко вымолвил:

— Негоже мне подвергаться здесь унижениям. И слышать гадости о своём князе я здесь не намерен. Прошу, государь, унять ныл своего подданного.

Он повернулся, собираясь покинуть королевский шатёр.

— Постой! — окликнул его Геза. — Мы подумаем над предложением князя Владимирка. Вреда же тебе никто не причинит. На этом моё королевское слово. Теперь ты можешь идти. В нужный час я тебя призову.

Едва за Избигневом опустилась пола шатра, Геза крикнул Фаркашу:

— Не сметь задевать посла!

Он опустился на стулец, насупил тонкие вытянутые в стрелки брови, уставился на Або:

— Твоё предложение, воевода. Как нам поступить?

Або ответил уклончиво:

— Боюсь, если ты, государь, отдашь просящего тебя о милости князя галицкого в руки врага его, это будет умалением твоего достоинства. Стыд будет тебе от всех государей.

— Ты что скажешь? — обратился король к полнолицему барону Ласло.

— Полагаю, что мы достаточно помогли князю Изяславу.

— Каково твоё слово, Белуш? — повернул король голову в сторону хорватского бана.

— Меня беспокоит император ромеев Мануил. Сей молодой хищник — враг гораздо более опасный, чем галицкий князь.

— Ясно, — король всё сильнее хмурился. Он понимал, что, несмотря на нынешнюю победу, цели своей союзники не достигли. Владимирко не уничтожен, хотя, кажется, его можно привести к покорности. Об этом Геза собирался утром говорить с Изяславом.

Пока же он обратился к Кукнишу.

— Что думаешь ты, архиепископ? — осведомился он.

— Князь Изяслав — наш союзник, мы пришли оказать ему помощь. Твои воины, государь, бились не за страх, а за совесть, выказав храбрость и упорство в часы тяжкой сечи, — начал издалека Кукниш. — Но подумай так, светлый король. Лучше для нас, мадьяр, что у русских много князей. Они ослабляют друг друга, воюют между собой, нам не вредят, и нам нет причин их бояться. Но если Изяслав станет слишком силён...

Король решительным жестом с раздражением оборвал льющуюся сладким мёдом речь архиепископа.

— Мне ясно ваше мнение, доблестные мужи, — сказал он. — Утром я буду иметь встречу с князем Изяславом. Я не могу отвергнуть мольбы кающегося и нуждающегося в прощении.

...Среди ночи в лагерь Изяслава помчался скорый королевский гонец.

ГЛАВА 9

Семьюнко метался из угла в угол просторного шатра. Издали ушей его достигал шум сражения. Но едва стоило высунуть из-за войлочного полога голову, как тотчас оказывался рядом оружный[109] страж и закрывал весь обзор. Приходилось со вздохом возвращаться в опостылевший шатёр и бессильно падать на кошмы.

Уже вечером явился знакомый худощавый угр и коротко оповестил Семьюнку о битве и поражении Владимирки.

«Значит, князь укрылся в Перемышле. Как же там мои... — Мысли Семьюнки были об упрятанных на соляном складе ценностях. — Не добрались бы сии разбойники до сребра, до злата моего. Нечего мне тут сидеть, в стане угорском. Как стемнеет, бежать надобно, проверить, цело ли добро, да в Галич смываться поскорее. Коня бы своего токмо сыскать».

С нетерпением ждал Семьюнко наступления ночи. Слышно было, как угорские ратники возвращались в лагерь. Вблизи шатров загорелись костры, до Семьюнки доносился запах жареного мяса. Пировали, как обычно, шумно, вокруг костров раздавались пьяные крики, звенели чаши и оружие.

«Напьются, охрану ослабят», — решил Семьюнко. Вскоре он проверил свою догадку и с радостью обнаружил, что стража у полога нет. Тогда он осторожно выбрался из шатра и, никем не замечаемый, стал, озираясь по сторонам, медленно спускаться к берегу реки. Ночную тьму прорезали яркие огни костров, за рекой под Перемышлем тоже горели огни, виден был участок крепостной стены, на забороле[110] которой чадили смоляные факелы.

Город надо было обойти стороной, пробраться к складам, а оттуда держать путь в сторону Галича. Только бы стражи не хватились, не подняли тревогу.

Семьюнко добрался до своего коня, оглядел торока, усмехнулся горько. Как он и полагал, торока были пусты. Семьюнко тихо ругнулся, недобрым словом вспомнив епископа.

«Что тать[111], ничем не отличен. Лишь бы злата поболе. Тож, служитель Христов! Хоть кольчугу не забрал, и на том спасибо».

Ведя в поводу коня, отрок спустился к реке. На дороге попались ему два подвыпивших угра.