На западном направлении

– Проклятье! – ругнулся майор. Кажется, по ним сейчас ударили не только кассетными и фугасными снарядами. А если там были еще и «негуманные» снаряды (а, судя по всему, именно так оно и было) со стреловидными поражающими элементами, должно было убить или сильно переранить всех, кто не был укрыт в боевых машинах. Попутно побив оптику, как это случилось с танком Печковского.

Несмотря на то что впереди продолжала слышаться канонада и батальону надо было срочно уходить с этого места (и чем скорее, тем лучше), майору не оставалось ничего другого, как спрыгнуть с брони и заорать что есть мочи:

– Офицеры, ко мне!!

«Преимущество» отсутствия связи, мать его.

Командиры прибежали быстро, но их оказалось как-то мало, даже несмотря на то, что среди них были два малознакомых мотострелковых офицера – подпоручик Стефанкович и старший штабной хорунжий Улицкий. Из четырех ротных его батальона прибыло только двое – капитан Конаржевский и поручик Косаковский, да и взводных прибежало как-то мало.

– Где остальные? – поинтересовался Печковский, и ответ вызвал у него сильную вибрацию колен и металлический вкус во рту. Офицеры предварительно доложили о понесенных потерях, и если бы все это не происходило на его глазах, майор подумал бы, что его тупо разыгрывают. В общем, из сорока одного танка РТ-91 «Тварды» 1-го батальона 15-й мехбригады, начавших движение к русской границе меньше двух часов назад, шесть сгорело и девять было подбито. Еще четыре танка имели повреждения, которые можно было устранить только на ремзаводе, и не могли передвигаться сами – для их эвакуации теперь требовалось вызывать ремонтников и трейлеры-танковозы аж из Эльблонга. При этом майор Печковский точно знал, что трейлеров на всю бригаду имелось всего десять штук. А тягачей для них – от силы половина, причем это были довольно дряхлые МАЗы-537 советского производства, оставшиеся еще с времен проклинаемого ныне Варшавского договора. Обещавшие заменить это старье чем-то более современным добрые немцы пока что поставили весьма небольшое количество тягачей с трейлерами и БРЭМ, да и то только в части польской армии, оснащенные «Леопардами».

Кроме того, еще семь танков сохранили подвижность, но имели повреждения разной степени тяжести, от пробоин в верхней броне корпусов до заклиненных башен и повреждений ходовой части. Но самое страшное – погибли двое ротных (капитан Мерчевский и поручик Хута) и пятеро взводных, кроме того семь командиров танков, шестеро наводчиков и восемь механиков-водителей. Общие потери батальона убитыми и ранеными приблизились к сотне человек, при этом раненым, особенно тем, кого задели стреловидные поражающие элементы, требовалась срочная медпомощь и эвакуация. Но медиков в составе батальона сейчас не было – по плану они должны были выдвигаться следом, вместе с прочими тыловыми подразделениями, поскольку бронированных медицинских машин в 15-й мехбригаде практически не было, а обычные санитарные автомашины не могли следовать за танками и БМП во время боя. И вообще изначально планировалось, что раненых будут по первому требованию эвакуировать вертолетами, но попробуй вызови вертушку, когда нет связи.

Что касается 3-го мотострелкового батальона, то он пострадал еще сильнее. Из сорока восьми БМП-1 были подбиты или сгорели девятнадцать машин, еще восемь получили повреждения, требующие эвакуации и заводского ремонта, а потери в личном составе убитыми и ранеными достигли почти половины штатной численности. Конечно, много ли надо было старым БМП из прошлого века с их противопульной броней: как позже выяснилось, кассетные суббоеприпасы русских прошивали их насквозь, от крыши боевого отделения до днища.

По всему выходило, что почти половина наличных сил 15-й Гижицкой механизированной бригады, пройдя по русской территории меньше десяти километров, подверглись тотальному истреблению и практически утратили боеспособность, и это без вступления в прямой огневой контакт с противником! Подобного не предусматривали никакие существующие натовские уставы и нормативы, а значит, продолжать «воевать» в том же духе было категорически невозможно. И вообще, как теперь уже вполне отчетливо понимал Печковский, сразу же после потери связи польскому командованию следовало отменить операцию и вернуть начавшие движение подразделения на исходные позиции, после чего постараться уничтожить русскую аппаратуру РЭБ и огневые средства силами своей артиллерии и авиации. Но командование этого почему-то не сделало, и от этого ситуация становилась еще более непонятной. Кто, черт возьми, должен был ответить за эти ничем не оправданные потери в людях и технике?