На всю жизнь

— Боюсь, как бы не рассердить его. Или это неправда, что его субретка убежала за лучшим?

— Не называй ее субреткой, — возразил я. — Она отличная девушка, только иначе это закончиться не могло. Если хочешь, я сам приглашу Индру. От твоего имени.

— Это было бы превосходно! — обрадовался Краса. — Тогда в семь часов я вас жду. Будут также Ванечек, Броусил, Логницкий и Моутелик.

Индру я нашел в парке. В этот момент он за что-то отчитывал Броусила. К большой радости Броусила, я отвел Индру в сторону.

— Краса приглашает тебя на вечеринку, — сообщил я ему. — В семь часов вечера в общежитии.

Я ожидал, что Индра спросит, почему Краса лично не пришел его пригласить, и для этого у меня была приготовлена не очень хитрая отговорка.

Однако Индра этого не спросил.

— Если он это делает для того, чтобы я помог ему побыстрее получить квартиру, то напрасно старается. Квартира будет через полгода, и я этот срок изменить не могу, как бы ни хотел. Раньше дом не будет готов, — заявил он.

— Тебе бы следовало прийти, он будет рад, — начал агитировать я.

— Разве я сказал, что не приду? — ответил Индра и пошел от меня к Броусилу. Но последний, улучив момент, уже исчез из парка…

Колбасы и вино были отличными. Но атмосфера в комнате Красы отличной не была. Хорошо сознавая, что самое плохое может случиться, когда люди, выпив фужер вина, начнут в чем-либо обвинять друг друга или говорить то, на что в другой обстановке не набрались бы смелости, мы старались избегать разговоров о службе. Вести беседу о женщинах нам тоже не хотелось. С одной стороны, из-за Индры, с другой — эта тема как-то не подходила нам. У большинства из нас было достаточно забот со своими женами. Поэтому мы молчаливо ели колбасы, пили вино и порой что-то говорили о погоде или о футболе.

Индра больше пил, чем ел, молча, с прискорбным взглядом.

Я опасался, что он может перебрать, но напрасно. В девять часов он заявил, что ему не хочется портить нам компанию. Он должен уйти, чтобы подготовиться к завтрашнему дню.

— Надо что-то делать! — воскликнул после его ухода Краса.

Мне было ясно, что он имел в виду. Я хотел ответить, что лечить несчастную любовь не входит в мои функциональные обязанности. Но когда на лицах остальных офицеров я прочитал тот же призыв, то промолчал.

Мое молчание все приняли за согласие и провозгласили тост за мое здоровье и успехи в работе.

Призыв помочь чем-то Индре я посчитал настоящей глупостью.

Вскоре мы последовали примеру Индры.

Домой я шел вместе с Моутеликом.

— Теперь на женщинах поставлен крест, — заявил Моутелик по дороге.

* * *

День чехословацкой Народной армии я отмечал в батальоне уже второй раз. До обеда — официальные мероприятия; после завершения рабочего дня в каждом доме, хотя бы в одной семье, празднуют присвоение нового воинского звания. Поручика, подпоручика, а то и капитана, как это бывает среди молодых офицеров. В семье виновника торжества проводится «день открытых дверей». Придут товарищи с женами или без них, выпьют за здоровье счастливца, пожелают ему, чтобы звездочек прибавилось или, наоборот, убавилось, если речь шла о капитане. Постоят или посидят немного и затем уходят. Торжественные вечера с приглашениями к столу не проводятся из-за небольших размеров наших квартир. Офицеры, активно поддерживающие множество знакомств, не ограничиваются только друзьями, как правило, они заходят во все квартиры, откуда доносится шум.

Я не отношусь к числу таких активистов, поэтому посетил только новоиспеченного надпоручика Грона, политработника соседнего батальона. При этом я выслушал несколько ободряющих фраз о том, что год пролетит незаметно и я тоже стану надпоручиком. Мне пришлось заранее выпить за свое будущее повышение в звании и съесть несколько бутербродов, которыми наш район обильно снабжала жена Ванечека, чем значительно ускоряла выполнение плана розничной торговли.

Выйдя от Грона, я на мгновение заколебался, не посетить ли мне и других счастливчиков, но потом все-таки решил не делать этого. Кто-то мог бы подумать, что я отношусь к той категории людей, которые чувствуют запах открытой бутылки и на большом удалении. Вернувшись домой, я сменил Лиду и остался с детьми, чтобы и она могла сходить к Гроновым. Когда она уходила, я успел ее предупредить, чтобы она сегодня воздержалась от оценок их дочери, ее ученицы. Я говорил настойчиво, но, думаю, напрасно.

Было начало октября. Вечер стоял довольно теплый. Я вышел на балкон и прислушался к песням, доносившимся со всех сторон. Такое разрешалось только в этот день и на Новый год. В другое время мы чрезвычайно немилосердны к нарушителям тишины в вечернее и ночное время. Совсем не потому, что мы — сухари, а из-за плохой звукоизоляции наших панельных домов. Я слушал песни, бывшие старомодными уже во времена наших бабушек, и про себя искал ответ на вопрос, почему в то время, когда у нас устраивается столько песенных фестивалей, молодежь — а двадцатипятилетние поручики и подпоручики в нашем городке все-таки относятся к молодым людям — развлекается, распевая народные песенки. Я пришел к выводу, что их вины в этом нет.