На всех фронтах

Обе переправы через Одер, как настоящие кровеносные артерии, питали огромное сердце армии, бьющееся на только что завоеванном плацдарме. Передовые части отогнали фашистов от реки и продолжали с боями продвигаться вперед. Отойдя от переправы, полк попал в спокойную зону. Далеко на северо-западе и на юге гремели бои, сзади на переправе тоже, хотя и нечасто, ухали взрывы.

Весенняя ночь давно перевалила за половину. Всегда в таких случаях чувствуется утомленность, успокоенность, и постепенно солдата начинает одолевать дрема. Умолкают в строю разговоры, мысли незаметно затухают.

Дорога вошла в небольшой лес, рассекая его прямой просекой.

— Слева — к бою! — загремела в тишине команда.

Солдаты, еще не понимая, в чем дело, бросились в канаву и залегли, спешно приводя оружие в боевую готовность.

Свет зари все настойчивее пробивался из-за Одера. Приглядевшись, в редком лесу можно было заметить фигуры фашистов. Никто из офицеров не подавал команды «огонь», потому что враг вел себя довольно странно: бежит прямо на наш боевой порядок редкой цепью — и ни единого выстрела. Уж не сдаются ли? Но тогда почему не бросают оружия, не поднимают рук?

А немцы между тем перешли с бега на шаг, перестали прятаться за деревьями и шагали в полный рост. Они были вооружены автоматами и ручными пулеметами. Взводный, младший лейтенант Батов, разглядел заросшее лицо ближнего немца.

— Приготовиться! — негромко скомандовал старший лейтенант Седых. Но команда оказалась излишней. Все наблюдали за фашистами с таким напряжением, что достаточно было первому из них вскинуть автомат, как с обеих сторон будто лопнул воздух — раздались сотни выстрелов.

Гитлеровцы падали и отползали за деревья, не приостанавливая огня. Через несколько минут перестрелка начала стихать, потом прекратилась. Потянулись долгие секунды… И вдруг вражеская цепь снова поднялась, правда, теперь она стала реже. Гитлеровцы дружно выкрикнули: «Штеттин!» — и рванулись вперед. Чего хотели они достичь своей выходкой — трудно сказать. Ответить на этот вопрос было уже некому: после прекращения стрельбы никто из них не поднялся.

— И откуда они тут взялись? — громко рассуждал Чадов. — Да ведь ошалелые какие-то: прут прямо на рожон — и все тут!

Фашисты, видимо, хотели пробиться к Штеттину. Но почему они с таким отчаянием бросились на полк, когда можно было переждать и свободно продолжать путь? Правда, без помех они прошли бы лишь до следующей дороги, а там столкнулись бы с нашими войсками.

Но на войне как на войне. Иногда трудно бывает понять не только действия противника, а и ближайшего соседа.

Когда солдаты поднялись, Батов увидел, что на дне канавы остался Боже Мой. Поперек его коленей недвижно лежал неразлучный друг — Милый Мой. Батов подошел к ним. У раненого из виска сгустками падала кровь. Сдернув с головы пилотку, остановился возле них.

— Да как же это так-то? — твердил Боже Мой с дрожью в голосе. — Берлин уже почти на виду, домой скоро, а ты нас покинул…

Недалеко от дороги, у крайней сосны, Верочка Шапкина пыталась поднять кого-то. Батов поспешил ей на помощь. Но ни его, ни ее помощи там уже не требовалось. Верочка щупала пульс, держа безжизненно вытянутую руку Юры Гусева. И как ни пыталась она уловить биение жизни в еще теплой руке — жизни не было…

2

За Одером наши войска сломали последнюю, хорошо организованную оборону фашистской цитадели. Всюду бродили остатки разбитых подразделений и целые части фашистской армии, оторванные от своих соединений. Шагая по дорогам, солдаты видели по дорожным указателям, как сокращается расстояние до Берлина.

* * *

Пулеметчики обзавелись импровизированными тачанками, используя рессорные пролетки, на которых сзади, выше сиденья, укрепляли широкую доску, ставили на нее два пулемета и пристегивали их за катки ремнями. Расчеты ехали на тачанках. В ротах осталось совсем немного людей. Пополнения никто не ждал, да оно и не требовалось.

Лес возле дороги часто сменялся полями, а поля — снова лесом. Трава на обочинах и на межах зеленая, свежая, шелковистая. Ветра нет. Жарко. Душно. Весна в полном разгаре. Земля томится в ожидании человеческого труда, ждет сеятеля. Но его нет.

Впрочем, вон, далеко впереди, у лесной опушки, трудится одинокий пахарь. Гнедые упитанные кони дружно шагают вдоль борозды, помахивая короткими пушистыми хвостами.

Но вот пахарь закончил борозду, развернулся и увидел колонну солдат. Он поспешно выпряг лошадей, вскочил на одну из них, а другую взял за повод, галопом поскакал вперед и скрылся в лесу.

Когда полк поравнялся с полоской земли, где остались брошенные хомуты и плуг, кто-то из солдат не выдержал. Выскочил из строя, подбежал к хомутам, пощупал потники подхомутников, крикнул весело:

— Тепленькие! А зачем это он хомуты-то бросил! Вот чучело!