На всех фронтах

– Еще бы, – мрачно отозвался тот, судорожно сдерживая зевоту и шипя от этого сквозь зубы, – собрались добрые родственники, устроили войну.

– Да, что-то в этом сравнении есть, – профессор усмехнулся, набивая трубку табаком и тщательно уминая его большим пальцем с коричневым ногтем. – Действительно, война! Вот сейчас эта… ведет в наступление свои танки.

– Скорее уж, авиацию, – хохотнул второй врач, – ковровые бомбардировки обеспечены!

– Но и на старуху бывает проруха, – прислушался профессор, – младший внук со своей женушкой тоже не промах. Спит и видит себя хозяином этого особняка со всей обстановкой… А за ее спиной еще и младшее поколение, у которого молодые и крепкие челюсти. Вцепятся так, что за уши не оттащить.

– Интересно, его хоть кто-нибудь любил? – задумчиво спросил врач, поглядев на занавеску, из-за которой слышалось металлическое шипение искусственного легкого.

– Говорят, его солдаты, но из них уже никого не осталось, конечно. Прожить так много лет, удивительно, просто необычайно много…

Тоненько задребезжал тревожный звонок. Сунув трубку в карман халата, профессор быстрыми шагами направился к аппаратуре.

– Опять приступ!

* * *

Приступ на западном направлении был отбит мастерски, противнику так и не удалось замкнуть окружение вокруг двух армий.

Маршал вытер пот со лба, щелкнул пальцами. Кто-то подскочил, вложил в них уже дымящуюся сигарету. Главнокомандующий закурил – с наслаждением, чувствуя, как дым легко обволакивает легкие, не вызывая колючей боли и приступов кашля. Как в молодости, высадив сигарету в четыре длинные затяжки, он ткнул скрюченный окурок в пепельницу и снова уткнулся в карту.

– Данные по фронтам? – приказал коротко. Через секунду прозвучал четкий доклад. Хмыкнув, маршал двинул танковые дивизии на юг, переставив на карте маленький танк. Он кидал резервы в бой, жег мосты, маневрировал – вот уже сутки. Он рассыпал минные поля, выжигал сотни километров земли, рвал мосты и рокады. Где-то там, вне его взгляда, живые армии отчаянными ударами разрывали окружение, не давали врагу закончить наступление, изматывали, висели как бульдоги, намертво сжав зубы. Где-то там тысячи людей умирали, и горела техника, и над полем боя висел жирный, липкий, приторный дым, заставляя людей выхаркивать легкие и биться в мучительном кашле.

Здесь, в штабе, гудели вентиляторы и воздух всегда был свежим, а чай – горячим.

Но на исходе первых суток враг нанес удар, и танковый клин прорвал оборону, поглотив два города. Резервов здесь не было, и маршал побледнел. Пустой стакан задребезжал, покатившись по полу, и он увидел, как один из штабистов осел в кресле и через секунду исчез. Просто исчез, растворившись в воздухе, а за ним и второй – офицер связи.

"Никакой боли, маршал", – сержант не солгал. Его солдаты, так же как и части его собственного тела, умирали один за другим, но он ничего не чувствовал, никаких неудобств и лишений.

– Нет, черт побери, неудобства у тебя будут! – буркнул он себе под нос. Теперь поток информации станет скуднее, а обработка ее усложнится.

Но в штабе еще оставались люди.

* * *

Профессор стоял в столовой и курил трубку, глядя на столпившихся у стола родственников.

– Нет, – спокойно повторил он, – отключить аппаратуру? Исключено. Будучи в сознании, мой пациент приказал этого не делать. Он хотел бороться до конца.

– Чушь какая! – фыркнул кто-то из мужчин. – Издеваться над всеми нами до конца, вот чего старый хрен хотел!

– Заткнись! – оборвал его старший внук. Он посмотрел на профессора, нервно покручивая золотой перстень на указательном пальце.

– Но если все родственники подпишут обращение с просьбой об отключении аппаратуры, поддерживающей жизнь, то… э-э… это возможно?

Профессор выбил трубку в фарфоровую пепельницу. Он пожал плечами.

– Это возможно. Но если вы думаете, что он долго протянет – заблуждаетесь. Можете поторопиться, и потом всю жизнь чувствовать, что ваша подпись помогла человеку умереть. Я не читаю мораль…

– Помогла не мучаться! – выкрикнула жена старшего внука.

– А кто вам сказал… – профессор протер платком чубук трубки и убрал ее в карман. Потом обвел взглядом всех, видя, как они отворачиваются. Только старший внук смотрел прямо и хмуро.

– Кто вам сказал, что он мучается? – бросил профессор и вышел из столовой.

* * *

Штаб пустел. Одно кресло за другим оставалось незанятым, и маршал понимал, что очень скоро он не сможет управлять даже единственной армией, не то чтобы стоять во главе фронтов Империи. Синие стрелы продвигались все дальше – медленно, очень медленно, иногда приостанавливаясь под контрударами. Но они двигались, они стремились к столице.

К сердцу.

Маршал не позволял себе думать о том, что в эти часы творится с его телом, которое лежит в кровати посреди особняка. Этим мыслям сейчас не было места. Он боролся, дрался за каждый уголок, за каждый сантиметр карты.