На войне как на войне (сборник)

Виктор Курочкин На войне как на войне

Железный дождь

Лет десять назад, когда я окончил филфак университета, я считал себя не только прирожденным журналистом, но и писателем. Впрочем, каждый журналист мнит себя писателем.

По распределению я попал в районный городок С. Поехал туда с самыми радужными надеждами.

С. — крохотный городишко в окружении болот, озер и сереньких деревень. Природа там и сейчас по-русски трогательная, климат сырой, а жизнь, как и везде, обычная.

Жил я в доме дородной Солдатихи — так звали соседи мою хозяйку Евлению Петровну Солдатову. В молодости она, говорят, была красавицей. Но к сорока пяти годам огрузла и рассолодела. Первый муж у нее не вернулся с войны. И не потому, что погиб или пропал без вести, — просто где-то заблудился по пути из Германии к дому.

Снимал я у Солдатовой комнатушку, светлую и чистую. Потолок был оклеен газетами, стены — полосатыми обоями с широченным бордюром, на котором был изображен коралловый остров с пышными пальмами.

В тот год в пятистенном просторном доме Солдатихи зимовало нас трое. Я, хозяйка и ее второй муж Богдан Аврамович Сократилин.

Мужем Солдатихи Сократилин стал не сразу. Сначала он был, так же как и я, постояльцем у Евлении Петровны. Поскольку Богдан Аврамович в городе был в некотором смысле личностью заметной, то мне приходилось слушать не раз, что примаком Сократилин стал не потому, что так сам захотел, а потому, что так захотелось хозяйке. Слухам этим я не верил, и до сих пор не хочется верить.

Богдан Аврамович и по внешности и по характеру с первого взгляда внушает если уж не трепет, то уважение наверняка. Росту он среднего, сложения крепкого, волосы седые, как иней. Глаза на редкость, как у вальдшнепа, маленькие, живые и посажены так глубоко, словно смотрят из бездны. Белый шрам от уха до подбородка и глубокие морщины придавали лицу Сократилина черты жестокосердия. Впрочем, никто таким уважением и любовью у городских ребятишек не пользовался, как Сократилин. Будучи директором кинотеатра, Богдан Аврамович позволял себе такую вольность: забивал пустые места в зрительном зале безбилетниками до шестнадцати лет.

Была ли у Евлении Петровны с Богданом Аврамовичем любовь — трудно сказать. Но жили они спокойно и уверенно. Я ни разу не слышал, чтобы Сократилин повысил голос. Достаточно ему было кинуть на жену свой бездонный взгляд и сказать протяжно: «Ну-у!» — и Евления Петровна умолкала и опускала глаза. Все это как-то не вязалось с тем, что Солдатиха сама на себе женила Сократилина. Когда я об этом осторожно спросил Евлению Петровну, она надменно вскинула голову:

— Сама! Еще когда он военным был и в военкомате служил.

Потом подошла к зеркалу, посмотрела на свое рыхлое, как саратовский калач, лицо, погладила свои могучие формы и вздохнула:

— Вот ведь как разнесло. А раньше-то я была тонюсенькая и складная, как стрелочка!…

Они уже прожили девять лет, когда я поселился в комнатке с полосатыми обоями. Мое появление не нарушило заведенного здесь порядка. Да и как оно могло нарушить? Постоялец я для них был удобный и за постой платил аккуратно. Хозяйке я, видимо, нравился, иначе бы Евления Петровна не пригласила меня столоваться вместе. Приглашение хозяйки меня очень обрадовало, но я не был уверен, что так же обрадуется и Богдан Аврамович. Когда я появился у них за столом, Сократилин посмотрел на меня очень холодно и едва кивнул головой.

Все попытки сблизиться с Богданом Аврамовичем ни к чему не привели. Он меня невзлюбил. Но почему? За что? Мне было и обидно и неприятно, и пребывание в их доме стало в тягость. Я решил подыскать себе другую квартиру. Узнав об этом, Евления Петровна возмутилась и стала горячо уверять, что ее Богдан только с виду такой грозный и молчун, а в сущности — мужик «что надо».

— Я за ним как за каменной стеной, — хвасталась Евления Петровна. — Мой Богдан не какой-нибудь там хухры-мухры, а заслуженный человек!

Она вынула из ящика комода деревянную шкатулку и высыпала на стол кучу медалей. Я насчитал одиннадцать: «За Победу», «За взятие Берлина», девять — «За отвагу» и орден Красного Знамени. Девять медалей «За отвагу» — вот что меня поразило! Половина из них имела вид поношенный, и одна до того стерлась, что с трудом можно было рассмотреть чеканку, у других трех ленточки засалились, и не поймешь, какого они были цвета, остальные пять сияли так, как будто они только что из-под молотка. Орден покоился в атласной коробочке и, видимо, ни разу из нее не вынимался. Меня очень все это заинтересовало. Вероятно, первые четыре медали были получены в начале войны. А получить их тогда было не так-то просто, не так, как в конце!

— Не носит он своих регалий. Узнает, что тебе показывала, рассердится, — сказала Евления Петровна.

— Почему?

— Кто его знает. Не носит и не любит говорить о них.

«Вот, может, где материал для моей книги зарыт», — подумал я и решил остаться и выведать у Сократилина о его медалях.