Я с ними поехал, но оказалось, что там, где они выходили, никакой станции не было и в помине, а был только разъезд, от которого еще надо было идти до этих курсов 12 километров. Что делать? Ради документов мне пришлось пойти с ними, а когда утром нас подняли, то на мандатной комиссии моя судьба и решилась.
Начальником курсов был какой-то казачий полковник. Я ему доложил, что у меня направление в учебно-тренировочный отряд 5-й Воздушной армии. Он посмотрел его и спрашивает: «А какое у вас общее образование?» – «Десятилетка». – «Ну, тогда будешь учиться на командира минометной батареи». – «Так у меня же направление из штаба Армии». – «Ничего, пиши рапорт, мы его рассмотрим и зачислим тебя. А самовольно уйдешь, будем считать тебя дезертиром!»
А как раз около него сидел особист, к которому я и обратился. Но он мне ответил примерно так: «Слушай, парень, я тебе не советую. Сейчас уже начались тяжелые бои за Сталинград, командного состава не хватает, поэтому нам и поручили его готовить. К тому же я знаю, что сейчас творится в авиации: летчики есть, а машин не хватает, поэтому будешь болтаться в резерве».
Но вы знаете, позднее я был даже рад такому повороту судьбы. Объясню почему. Вот представьте себе. Потери в 41-м были большие, и в нашем полку мы постоянно кого-то недосчитывались, а то и не одного. И вот прилетаешь с задания, а там, несмотря на потери, тыловая обстановка: танцы, самодеятельность, как будто ничего не изменилось… И невольно возникала такая мысль: завтра ты не вернешься, а тут все то же самое будет… Этот фактор лично на меня действовал очень угнетающе. В этом смысле в полевых частях все было совсем по-другому.
Правда, я смирился с этим не сразу, и еще какое-то время у меня теплилась надежда, что если буду писать рапорты, то меня все-таки вернут в авиацию. Но она окончательно погасла, когда я в очередной раз побывал у начальника курсов и он довольно резко оборвал мои надежды: «Вы большую часть времени проучились и уже почти готовый специалист. Так что больше по этому поводу у меня не появляйтесь. Кругом!»
– На этих курсах мы проучились два месяца, и я считаю, что за это время нас подготовили очень хорошо. Но просто нужно учесть, что лично мне в учебе значительно помогали мои познания в математике. Поэтому, честно говоря, я там только первый месяц добросовестно и отучился, а потом уже скорее по инерции.
Помимо изучения матчасти очень большое внимание уделялось тактике и подготовке данных для ведения огня. Бывало, что на занятиях в поле проводили по одиннадцать часов. Это, скажу я вам, страшное дело как утомительно, к тому же ведь уже осень была: слякоть, грязь, холод… А так в основном боевая подготовка, и только нарядами нас отвлекали.
А за то, что я хорошо успевал, меня назначили помощником командира учебного взвода, которому я стал помогать в обучении. И даже по его просьбе иногда проводил занятия с группами курсантов. И учебные стрельбы у нас тоже проводились, причем у меня они получались на редкость удачно. Я едва ли не с первой мины накрывал цель даже без пристрелки.
Всего на этих курсах училось человек триста. Все курсанты были с фронта, но все совершенно разных специальностей: особисты, юристы, даже один член военного трибунала, политработники, помню одного грузина военного инженера, но больше всего было интендантов. Причем даже по званию все были абсолютно разные. Этот грузин, например, был капитаном. Но все это было понятно, потому что тогда сложилась такая острая необходимость в командирах именно такого профиля.
И тут еще необходимо рассказать об эпизоде, который случился как раз на этих курсах и который потом многое предопределил в моем положении на фронте. Когда мы только приехали на курсы, то все табельное оружие у нас отобрали. Но я тот «парабеллум», который взял у убитого мною лейтенанта, решил сохранить, поэтому попросил его спрятать до окончания курсов одну женщину.
На этих курсах кормили, честно говоря, паршиво, мы все время были голодные, поэтому иногда ходили, помогали работать колхозникам, и за это они нас до отвала кормили тыквенной кашей. Но оказалось, что к этой женщине ходил какой-то инструктор политотдела. И когда уже перед самым отъездом я к ней зашел, то она мне дала записку: «Пистолет изъят инструктором политотдела таким-то». Именно поэтому я и попал на фронт без оружия.