Нижних чинов в казармах предлагалось размещать как можно более свободно, а помещения регулярно проветривать, не создавая, однако, сквозняков, «в особенности утром, когда команда еще не успела одеться». Особое внимание обращалось на проветривание экипажеских мастерских, откуда работающих требовалось выводить на свежий воздух не реже двух-трёх раз за смену.
Не забыты также были еженедельные походы в баню, которые признавались «в холерное время» более предпочтительными, нежели купание, а также доброкачественность пищи.
Примечательно, что меню должно было быть исключительно скоромным, с добавкой дополнительной дозы винного уксуса и перца. Утром нижних чинов в обязательном порядке следовало кормить горячим завтраком либо поить горячим же чаем с хлебом (кстати, горячий свежевыпеченный хлеб признавался «положительно вредным»). Полностью исключалась «жирная и неудобоваримая пища», грибы, сырые овощи, плоды и ягоды; давался совет «остерегаться» сырого молока. Вода фильтровалась, для питья в нее добавлялся лимонный сок, красное вино либо винный уксус
На отдаленных театрах матросы часто жили там, где придется. Вот пример времен Русско-японской войны 1904–1905 годов.
Когда во Владивосток стали прибывать первые подводные лодки Российского Императорского флота, выяснилось, что размещать их экипажи попросту негде — командир Владивостокского порта контр-адмирал Николай Греве[230] (1853–1913) предложил для квартирования подводников заброшенное здание конторы Южно-Уссурийской железной дороги. В итоге некоторые офицеры подыскали себе квартиры в городе, а нижним чинам пришлось разместиться в спешно оборудованных «буржуйками» теплушках.
«Своим путем» пошел лишь командир подводной лодки «Сом» лейтенант князь Владимир Трубецкой[231] (1868–1933). Для своего экипажа, состоявшего из 20 нижних чинов и двух офицеров, он снял частную квартиру во Владивостоке Естественно, за собственные средства. Позже его примеру последовали другие хорошо обеспеченные офицеры-подводники.
Но вернемся к обычным флотским экипажам.
Строевые офицеры флота (в первую очередь — молодые) расценивали службу в береговых экипажах как неизбежное зло. Вот как описывает свою экипажную жизнь будущий капитан второго ранга Гаральд Граф:
«Наши дежурства[232] протекали до чрезвычайности однообразно и скучно. Приходилось проводить круглые сутки в экипаже[233] в вицмундире, спать одетыми на диване и есть подогретый обед и завтрак из собрания[234]. Обязанности были не сложны: принимать сменные рапорты дежурных по помещениям унтер-офицеров, встречать и провожать командира экипажа и изредка обходить помещения, следя за порядком. Хорошо налаженный распорядок дня не нарушался, и все делалось совершенно автоматически. Наверное, в экипаже существовала и закулисная сторона, но в нее нам проникать не удавалось. Да и была ли в этом надобность? Если иногда матросы удирали в город, может быть, играли в карты и пьянствовали, то это делалось так шито-крыто, по-семейному, что наружно ничего не замечалось и особенного худа не происходило.
Кроме нас, четырех молодых мичманов, в экипаже имелось еще трое строевых офицеров, несколькими годами старше нас. Один из них был довольно мрачный господин, не расстававшийся со своим пуделем, и, по-видимому, чувствовавший себя в его обществе вполне удовлетворительно….Но двое других оказались веселыми молодыми людьми, уже давно известными всему Ревелю по своему громкому поведению. В особенности отличался мичман X.[235] …