На циновке Макалоа

-- Боже мой! -- воскликнула Марта -- Две недели! Я и не заметила, как пролетело время.

-- А где Энни? -- спросила Белла. -- И Маргарет? Марта пожала пышными плечами, выражая этим снисходительную любовь к своим уже немолодым, но легкомысленным дочерям, которые на целых полдня вве-рили детей ее заботам.

-- Маргарет на собрании общества городского благо-устройства, они там задумали посадить деревья и мальвы по обеим сторонам Калакауа-авеню. А Энни изводит на восемьдесят долларов автомобильных шин, чтобы собрать семьдесят пять долларов для Английского Красного Креста. Сегодня у них день уплаты членских взносов.

- Роско, наверно, торжествует, -- сказала Белла и заметила, что глаза ее сестры горделиво сверкнули. -- Я еще в Сан-Франциско узнала о первых дивидендах Компании Хо-о-ла-а. Помнишь, когда их акции стоили семьдесят пять центов, я вложила тысячу долларов для детей бедняжки Эбби и сказала, что продам, когда эти акции поднимутся до десяти долларов?

-- И все смеялись над тобой, да и над всяким, кто покупал их, -подхватила Марта. -- Но Роско знал, что делает. Сейчас они идут по двадцать четыре.

-- Я продала свои по радио, с парохода, по двадцать долларов, -продолжала Белла. -- И сейчас Эбби с ног сбилась -- шьет туалет за туалетом, собирается с Мэй и Тутси в Париж.

-- А Карл? -- спросила Марта.

-- О, тот кончает Гарвардский университет...

-- ...который он все равно окончил бы, уж тебе-то это должно быть известно, -- заметила Марта.

Белла признала свою вину -- она уже давно решила, что сын ее школьной подруги получит университетское образование за ее счет, -- но добавила добродушно:

-- А все же приятнее, что за него платит Хо-о-ла-а. Можно даже сказать, что платит Роско, -- ведь я потому тогда купила акции, что положилась на его здравый ум.

Она медленно огляделась по сторонам, и взгляд ее, ка-залось, впитал не только красоту, комфорт и покой всего, на чем он останавливался, но также красоту, комфорт и покой других оазисов, подобных этому, разбросанных по всем островам. Со вздохом удовлетворения она добавила:

-- Наши мужья создали нам богатую жизнь на те средства, что мы им принесли.

-- И счастливую... -- подтвердила Марта и почему-то сразу умолкла.

-- ...и счастливую для всех, кроме сестрицы Беллы, -- беззлобно закончила ее мысль старшая сестра.

-- Печально получилось с этим браком, -- тихо ска-зала Марта, преисполненная нежного сочувствия. -- Ты была так молода. Напрасно дядя Роберт поторопился вы-дать тебя замуж.

-- Да, мне было всего девятнадцать лет,-- согласи-лась Белла. -- Но Джордж Кастнер ни в чем не виноват.

И видишь, сколько он для меня сделал из-за могилы. Дядя Роберт поступил умно. Он знал, что Джордж энер-гичен, и упорен, и дальновиден. Уже тогда, пятьдесят лет назад, он один понял, как важно завладеть водами Наала. Люди думали, что он скупает землю для пастбищ. А он покупал будущее воды в этих краях, и как он преуспел -- ты сама знаешь. Иногда мне просто стыдно становится, как подумаю о своих доходах. Нет, что другое, а брак наш не удался не из-за Джорджа. Останься он в живых, я и по сей день могла бы жить с ним вполне счастливо. -- Она медленно покачала головой. -- Нет, он не виноват. Никто здесь не виноват. Даже я. А если кто и виноват... -- она улыбнулась грустно и ласково, словно желая смягчить впечатление оттого, что собиралась сказать, -- если кто и виноват, так это дядя Джон.

-- Дядя Джон! -- изумилась Марта. -- Если уж на то пошло, так я бы скорее сказала -- дядя Роберт. А дядя Джон...

Белла только улыбнулась в ответ.

-- Но ведь замуж тебя выдал дядя Роберт! -- не унималась Марта.

-- Конечно. -- Белла кивнула головой. -- Только дело тут не в муже, а в лошади. Я попросила дядю Джона дать мне лошадь, и он дал. Вот так все и случилось.

Наступило молчание, полное недоговоренности и тайны, и Марта Скандуэл, прислушиваясь к голосам де-тей и негромким замечаниям служанок, возвращавшихся с пляжа, вдруг почувствовала, что вся дрожит от дерз-кой решимости. Она жестом отогнала детей.

-- Бегите, милые, бегите. Бабушке надо поговорить с тетей Беллой.

И пока высокие, звонкие детские голоса постепенно стихали за лужайкой, Марта с душевным участием смо-трела на скорбные тени, которые тайная полувековая пе-чаль наложила на лицо ее сестры. Скоро пятьдесят лет, как она помнит эти скорбные тени. Поборов в себе гавай-скую робость и мягкость, она решилась нарушить полуве-ковое молчание.

-- Белла,-- сказала она, -- мы ничего не знаем. Ты никогда ничего не говорила. Но мы так часто, так часто думали...

-- И ни о чем не спрашивали, -- благодарно докон-чила Белла.

-- Но теперь, наконец, я спрашиваю. Мы с тобою ста-рухи. Слышишь? Порою, даже страшно становится, как подумаешь, что это мои внуки, мои внуки, а ведь я и сама-то словно только вчера была беззаботной девчонкой, ездила верхом, купалась в большом прибое, в отлив соби-рала ракушки да смеялась над десятком поклонников. Так давай хоть сейчас, на старости лет, забудем обо всем, кроме того, что ты моя дорогая сестра, а я -- твоя.