— Стой! Стреляю! — крикнула Виолинка и, прежде чем я успел ее удержать, спустила курок пистоли. Белую фигуру как ветром сдуло. Напрасно всматривались мы в темноту, от лучистых звезд только слезились глаза… Никто из нас не спешил проверить, кто лежит в снегу, кого уложил неожиданный выстрел.
— Вперед, храбрые вояки! — съехидничал Бухло.
Мы двинулись, растянувшись один за другим, кот да и я сам боялись увидеть нечто страшное, непонятное, вызывающее дрожь омерзения.
— Я боюсь, — запищал Мышик, притулившись в кармане к моей ладони, совал мордочку между пальцами, словно искал укрытия от неведомого.
Бухло шел на несколько шагов впереди нас, вдруг он наклонился и поднял белое полотно.
— Вот, принцесса, и шкура спугнутого врага!
— Кто же за нами подсматривал? — забеспокоился Узелок, а брат-близнец быстро добавил:
— Посветите мне, наверняка остались следы!
Зажгли фонарь, снег заискрился.
— Неужели новые власти уже нуждаются в доносчиках? — удивился артиллерист.
— Не будь, дружище, наивным! Всякая власть использует доносчиков, охотно получает тайные сведения, платит за них, а на виду от них открещивается, — вспомнил я поучения Директора. — Смотрите! Следы…
В снегу явственно отпечатались раздвоенные копыта, а на месте, где Бухло поднял белое маскировочное полотно, виднелась горстка свежих бобов, видно, соглядатай со страху обделался.
— И опять козлик! — удивились все, узнав следы. — Интересно, чье поручение он выполняет?
— А не по привычке ли? — задумался я, погасив фонарик. — Директор приказал еще месяц тому назад, и он выполняет задание, ежели никто не велел оставить начатое дело.
Открытие соглядатая омрачило нашу радость. Мы быстро распрощались. Трудно предсказать, чем закончится ночь, что таит темнота. Для верности изменили место встречи — решили собраться на кладбище, в тот же час, около памятника на могиле капрала Марцина Типуна. Мне так даже удобнее, совсем близко от домика старушки — побольше поработаю, доведу хронику до последних событий, чтобы позднее писать прямо по горячим следам, а рассказать накопилось о чем, ведь перерыв затянулся на несколько недель.
На этот раз мой нюх не подвел, и друзья спаслись от ареста, ибо назавтра весь замковый парк окружила стража, а в беседке притаились несколько ретивых молодых людей. Один из них не умел обращаться с пистолью и подстрелил кого-то из своих коллег. В приступе страха мог и в нас выпалить, не измени мы место встречи. Такие молодые и для самих себя небезопасны.
А в ту ночь обрадованная старушка встретила меня на пороге. Не успел постучаться, дверь широко распахнулась, и я остановился, ослепленный светом из кухни.
— Что так поздно? — семенила она рядом. — Меня уже и сон сморил, и беспокоиться начала, да моя собака все хвостом виляла, вертелась у двери, я и поняла, что вы все-таки придете… Собачка стережет вашу хронику, гордится таким поручением.
Я поцеловал старушке руки, а она по-матерински прижала к себе мою голову и холодными губами прикоснулась к моему лбу.
— Фу, как от вас разит сивухой. Или вас в камере водкой поили, чтоб развязался язык?
Я обмахивался ладонью, отгоняя неприятный запах. Рассказал, что площадь бурлит радостью, пылают костры, вокруг них молодежь поет патриотические песни. Из самых тайных подвальных закутков выкатили бочонки с самогоном и угощают прохожих, отказаться неудобно. Ведь подозрительно, коли не разделяешь всеобщего ликования. На вынесенных из дворов садовых столах резали сыры, ломали колбасы. Вдруг оказалось, что всего вдоволь. Ножами, заточенными о ступени ратуши, нарезали тонкими ломтиками ветчину, темную, основательно прокопченную… Мне пришлось задержаться, выпить за мужественных блаблаков и солидно закусить, благо наконец было чем.
— А я приготовила ужин. Сама не ела, гостя ждала, в дверь то и дело выглядывала.
Уверяю вас, мои дорогие, и с этим настоящим, чуть припоздненным ужином я справился на славу. Умял сковородку русских пирожков, румяных, с хрустящей корочкой, поджаренных на шкварках из грудинки. Одну шкварку спрятал для Мышика в утешение за потерю Короны. Увы, не пришлось отдать ему шкварку…
Я подробно рассказывал о штурме замка, будто диктовал события в летопись. Стакан чая рубинового цвета и розетка с терпким кизиловым вареньем, которого никто уже не делает, так много с ним возни… Наслаждаясь тишиной уютного дома, потрескиванием догорающего в печи хвороста, медленным тиканьем часов и ароматом уже третьего стакана чаю, я обещал себе встать на рассвете и одним махом настрочить несколько страниц, чтобы догнать, а то и опередить удивительные события в Блабоне.
К сожалению, все повернулось иначе. Разумеется, я написал собственной рукой все то, что вы до сих пор прочитали, но сделал это значительно позднее, уже освоившись со своей новой тюрьмой, в которой оказался назавтра.