На троне в Блабоне

— Нынче никого не дозовешься помочь. К мам, старикам, в мире и вовсе доброты поубавилось. Все, даже собственные внуки, наперед спрашивают: „Сколько, бабуля, заплатишь?“ Видно, думают про себя: сидит бабуля на денежках и копит, ох, копит. А нам как бы пригодились… Мы бы их раз-два и приспособили. Хорошо хоть сливу спокойно снимать дают, а то ведь участковый бульдог так и норовит забежать да проверить, чисты ли у меня руки.

А как зимой печь топить прикажете? Сажа, ведь она пачкает. Не рукам — совести надобно чистой быть, сердцу тоже… Только кто их проверит? Какая комиссия?

Вы несовременный, сразу видно. Так усердствуете, будто в своем саду. Другой на неделю бы растянул — работа-де не волк, в лес не убежит… Ешьте, пожалуйста, досыта. С дерева — самые вкусные. Без вашей помощи ждать бы да ждать, пока осенние ветры деревья отрясут.

Довольная старушка топталась под деревом, внимательно поглядывая на меня.

— Наготовлю повидла, намариную в сладком уксусе с гвоздикой, малость в духовке насушу — для рождественского взвара. Надо бы и груши четвертушками посушить… Стараюсь вот, делаю, а сама одна-одинешенька, как перст. На рыночной площади вроде и семья у меня живет, а навещают редко, я на своей могилке, в семейном склепе, чаще бываю. Кладбище рядышком. — Она показала тонкой, будто иссохшая ветка, рукой на купу рыжих и желтых деревьев. — Мне и не боязно. Родных и добрых знакомых на кладбище больше, чем на улицах Блабоны. Да, подлые времена грядут, лучше не ждать, пора убираться восвояси.

— Не годится так говорить, — замахал я руками, сидя верхом на ступеньке садовой лестницы. — Почему добрые люди отдают этот мир злым? Для кого вы будете делать компоты? Кого сливами угостите?

Старушка привела меня в чистенькую кухоньку, медные формы для выпечки светились, словно благоприятные человеку созвездия. Велела оставить корзину на полу — удобнее запускать в нее руку.

Хоть и объелся я сливами — прямо не я, а этакий огромный вареник со сливовой начинкой, — при виде кружки горячего чая и краюхи домашнего хлеба, обильно намазанного маслом, уселся к столу и принялся за пиршество. Ох и вкусно же было! Даже на сердце полегчало.

— Наработались, не худо подкрепиться. А я собираюсь дать вам слив полную сумку…

Я вскочил и помчался в сад. Сумка исчезла.

Старушка приковыляла за мной.

— Что ж это ты, дорогой, так всполохнулся? Или сокровища какие у тебя в сумке? Побледнел, бедный, как не нашел на месте, небось подумал, не попала ли сумка сыщику в лапы? Да спрятала я твою сумку, видала афишку-то. Стара я, а не совсем из ума выжила.

— В сумке моя Книга, — признался я, оглянувшись, не подслушивает ли кто. — Пишу вашу историю…

— И не поспеваешь небось за историями-то, у нас все что-нибудь делается и делается. Знаешь, что я тебе, родненький, присоветую? Оставь ты Книгу у меня, а в сумку насыпь слив, форма у сумки изменится. Послушайся старой. Я тебе надежный тайник придумала. — Она показала на собачью будку, выстланную соломой.

— Собаки нет в будке?

— Нету. Собачку давно уже похоронила под жасмином. Только она, такая верная псина, не оставила хозяйку. Всегда со мной. Иногда слышу, скребется в дверь, подвывает, чтоб впустили. Открою, ветер загонит несколько листочков, а мне сдается, моя Гагуня вбежала и рассказывает, что видела в огороде да разнюхала за забором; она вроде меня, очень поболтать любила. Мы всегда прекрасно понимали друг друга. Необыкновенная собачка, сиротка, видно, потому ко мне и привязалась, а ее братьев и сестер в мешке с кирпичом, чтоб потяжелее было, утопил в Кошмарке крестьянин.

Старушка загляделась сперва в угол у печки, а после словно погладила кого-то на коленях. Мне послышалось постукивание собачьих коготков.

— Вот и Гагуня вернулась… Уж я-то знаю, что вернулась.

Я без всяких колебаний доверил старушке Книгу. К собачьей будке легко прокрасться даже ночью — никого не разбудишь, и вновь написанные страницы подложить нетрудно. Старушке я на прощанье поцеловал руки, а она уложила полную сумку слив — даже неловко как-то, не ограбил ли беднягу.

— И других угостишь, миленький, поделишься с кем… Будь у меня силы, я отнесла бы слив королеве.

— Я передам, — вырвалось у меня. — Еще сегодня увижусь кое с кем, близким королеве.

— Возьми тогда и эту маленькую корзиночку. И приходи ко мне. Найдешь? Рядом с кладбищем. Заблудишься, спроси про бабулю, прогуливающую поводок без собаки, старая пани с невидимой собачкой… Любой ребенок тебе покажет, они знают Гагуньку.

Старушка проводила меня до калитки.

— Не подумай, я не помешанная, афишу читала и сразу тебя узнала, когда к забору подошел. Ты не поджигатель и не отравитель. За трудное дело вы взялись. А люди придут к вам. Все больше и больше… Да поможет вам бог. — Она перекрестила мою склоненную голову.