На том берегу

Капрал, о котором он успел забыть, привстал над бруствером, указывая пальцем на дом.

— Назад, болван!

Он отвлекся от цели, чтобы сдернуть капрала обратно в траншею, и опоздал. Голова бедняги взорвалась. В лицо брызнуло горячим и липким. Он закричал от ярости и бессилия. Вновь припал к винчестеру, поймал тень, мелькнувшую в окне, в прорезь прицела; задержал дыхание.

Какое надо взять возвышение?

В окне сверкнуло, за шиворот посыпалась древесная труха. Второй раз снайпер не промахнется. Он поднял ствол выше — и окно дома рванулось навстречу, словно на винчестере объявился оптический прицел. Пепельно-льняная челка, курносый нос, нежный овал лица…

Лика!

Она никогда не умела стрелять! В парковом тире вечно мазала, расстраивалась, потом сама над собой смеялась… Почему она там, с врагами?! Она только что стреляла в него…

Палец на спусковом крючке медленно выбирал слабину. Он жил сам по себе, этот проклятый палец, словно был солдатом, исполняющим воинский долг. Вопреки приказу командира. Если командир — предатель, его приказа можно и должно ослушаться. Кровь капрала остывала на лбу и щеках.

Что же ты наделала, Лика?!

Мгновение тянулось жевательной резинкой, оставляя во рту горький привкус полыни. Он проигрывал битву с пальцем. В последнюю долю секунды, оставшуюся до непоправимого, он рванул ствол винчестера вверх.

Грохнул выстрел.

"Пуля пройдет выше! — как заклинание, твердил он. — Ты останешься жить, Лика. Плевать на эту дурацкую войну, это не моя война!.. Как я мог забыть о тебе…"

Лика встала. Ее фигура вознеслась над подоконником. Белое подвенечное платье, как на их свадьбе. Газовое облако фаты. В руках — букетик нарциссов, и никакой винтовки.

— Не-е-ет!!!

Этого не могло быть. Ей не успеть взобраться на подоконник, пока летит пуля! Он еще кричал, когда пуля ударила женщину в живот, переломив хрупкую фигурку пополам. Платье окрасилось багряным. Медленно, как в кино, Лика полетела вниз.

С седьмого этажа — окровавленная снежинка.

Звука падения он не услышал. Кто-то завопил "Ура!", справа и слева шарахнули гранатометы, в двух окнах вспухли черно-рыжие клубки разрывов, накрывая пулеметные расчеты. Солдаты повалили из траншеи, паля из автоматов.

Он бежал вместе со всеми. Почему они пошли в атаку? Он не отдавал приказа! Лика… Что если она еще жива? Пуля в живот… падение с седьмого этажа… Ублюдок, чертов солдафон! Она тоже стреляла — и нарочно промахнулась! Увидела его в прицел… Чудовище, мерзкая тварь…

Снежинка ждала на асфальте. Потемнело в глазах. В этом доме они сидели у огромного окна и смотрели на закат… С седьмого этажа. Теперь он уверен: было именно так. Когда? Вчера? Давно? Лика осталась там, а он… Ладонь накрыла синюю жилку на шее. Пульс не прощупывался.

Он поднял Лику на руки и понес в дом.

Лифт не работал. Наверху гремели выстрелы. Он стал взбираться по лестнице, перешагивая через трупы. Под ногами звенели стреляные гильзы. Надо подняться на седьмой этаж. Найти ту самую комнату. И все будет хорошо…

На четвертом из дверей вывалился солдат в чужой изорванной форме, весь в крови и саже. Вскинул автомат. Откуда-то выстрелили, и вместо правого глаза у солдата возникла зияющая дыра. Даже не посмотрев, кто его спас, он двинулся дальше — к седьмому небу. Вокруг сражались призраки, он поднимался мимо них, сквозь них, не замечая. Настоящими были Лика и он. И еще, наверное, проклятый дом-айсберг.

Хотя в последнем он сомневался.

В коридоре плавали клочья дыма. Половина «канделябров» не горела. Он брел в полутьме, выбираясь, как на островки, на освещенные участки. Знакомая дверь болталась на одной петле. Пнув дверь ногой — руки были заняты, — он вошел в комнату.

Яркое весеннее солнце — словно в насмешку. На подоконнике — винтовка с черной тубой оптического прицела. В углу — разбитый пулями рояль. Белая с красной каймой гардина свалилась на пол. Он уложил на нее Лику и присел рядом на корточки. Из треснувшего зеркала на него глядел мертвец в пыльном камуфляже. Трещина шла через рот мертвеца. Казалось, он ухмыляется.

Отвернувшись, он стал смотреть на Лику.

"Я тебя предал. Забыл о тебе, забыл тебя. Обещал, клялся — и не сдержал слово. Я тебя убил. Не пулей — предательством. Тем, что не удержал в памяти, в душе, в сердце. Прости. Я бы прыгнул из окна, лишь бы вернуть тебя. Когда нет надежды…"

Он вытащил из кобуры пистолет. Щелкнул предохранителем, поднес ствол к виску. Самоубийцам нет прощения. Это хорошо. Иначе и стреляться не стоило бы.

Лика открыла глаза.

Выронив пистолет, он засмеялся, как безумный — и хохотал до тех пор, пока комната не закружилась перед глазами, сливаясь в серую круговерть. Но даже сквозь вихрь гаснущего сознания он продолжал видеть лицо Лики.

Она печально улыбалась.

Приближение четвертое НАДЕЖДА

…он нам сказал, что смерти нет…

— …Все образуется, молодой человек. Уж поверьте мне, старику.

— Да как же «образуется», Игорь Федорович? Ведь я…

— Знаю, знаю. Увы, мало кому удается этого избежать. Любимых убивали испокон веков. Помните?