На службе Отечеству!

Второй — вот у Гранина. Но это, точнее, не о войне, а о романе «Война и мир»: «Французы для Толстого были не только оккупантами, но и людьми, которые страдали, мучились». Сударь, назовите хоть одного француза из романа, который, грабя и убивая русских, страдал бы да мучился. «Толстой относился к французам как к несчастным людям, втянутым в кровопролитие». Хоть один пример несчастного захватчика! Хоть одну цитатку о сочувствии Толстого ко втянутому супостату! Право, такое впечатление, что человек до 85 лет так и не прочитал великий роман, но где-то нахватался благостно-розовых, умильно-пошлых представлений о нем. Не у Хакамады ли? На этот случай я выпишу для них краткие реплики двух главных, самых дорогих Толстому персонажей его эпопеи — Кутузова и князя Андрея. Первый говорит второму: «Верь моему слову, будут у меня французы лошадиное мясо есть!» И ели. Мучились, страдали втянутые, но ели.

Князь Андрей говорит другу Пьеру Безухову: «Одно, что бы я сделал, ежели бы имел власть, я не брал бы пленных. Что такое пленные? Это рыцарство. Французы разорили мой дом и идут разорить Москву, оскорбили и оскорбляют меня всякую секунду. Они враги мои, они преступники все…» Вот что такое Толстой, и его отношение к несчастным французским захватчикам.

Гранин написал предисловие к книге немецкого «писателя-солдата» по фамилии Стахов. Чем книга его привлекла и умилила? А тем, что «в ней отсутствует ненависть к русским». Вы только подумайте, как трогательно: разорвав все договоры, вломились в наш дом, грабили, жгли, угоняли в рабство, истребляли и, оказывается, при этом были среди них такие, что не испытывали никакой ненависти, а просто исполняли приказы. Как же не порадоваться! Как не написать благостное предисловие в полной уверенности, что и Толстой написал бы.

А что важное, основополагающее изменилось в правде о Великой Отечественной? История войны, говорит, «бесстыдно обросла враньем». Но тут же, опровергая себя, показывает на конкретных данных, как со временем уточнялись цифры наших утрат. Наконец, называет 27 миллионов. И однако: «Но и к этой цифре доверия нет! Расчеты не приведены…» Ну что с ним делать! Ему, видно, для полной веры требуется 47 миллионов. А вы, сударь, верите цифрам холокоста? — спрошу я его, как спрашивал Бориса Васильева? Почему не требуете и тут расчетов? А ведь они есть и очень впечатляющие: от 200 тысяч число жертв со временем выросло до 6 миллионов. Почему не протестуете?

Есть, конечно, старатели вроде Аксенова-старшего, чуда заморского, или Климова-младшего, туземца, которые пытаются внедрить в массы такую, например, «новую правду» о Великой Отечественной войне: «схлеснулись два тирана и обрекли свои народы на массовую гибель» (ЛГ. 6.5.05). Но что взять с этого Аксенова, который, как помянутый Млечин, тоже патроны называет пулями и не ведает, где Катынь, где Хатынь, и какая тут разница. А что ожидать от этого Климова, родители которого учились в школе имени Достоевского, и он считает это невероятным, ибо ему кто-то из сванидзей внушил, что после революции Достоевского едва ли не запретили. А его огромные тиражи? Спектакли и фильмы по произведениям? Музей? Памятник? Не может быть! Сталинская пропаганда!

Другие старатели уверяют, что СССР сыграл в разгроме Гитлера лишь подсобную роль, правда, отрицать, что Берлин взяли мы, пока не решаются. Третьи — что Красная Армия изнасиловала 3 857 395 немок. Четвертые, как видим, уверяют, что на фронт шли с косами. Пятые додумались на страницах все той же «Литературки» до того, что Сталин явился на Тегеранскую конференцию трех держав с коровой в самолете и т. д. Вы это, что ли, товарищ Гранин, считаете новой правдой?

Писатель уверяет: «У нас до сих пор нет истории Великой Отечественной войны». С чего взял? Да, видно, только с того, что нет ее у него на книжной полке или нет такой истории, которая ему нравилась бы. «Вот, скажем, книга Астафьева о войне». Он сожалеет, что она «не всколыхнула общественность». Ах, если бы история войны была написана астафьевским пером! Но ведь Астафьев всегда лгал о войне. К тому же он был в военном отношении человеком загадочно невежественным: даже не умел читать военную карту или схему, о чем мне когда-то приходилось упоминать.

Или Гранин опять не понял, что слетело с языка? Ведь на самом-то деле, книг о войне в целом и об отдельных сражениях множество, в том числе — иностранных, немецких, есть и наша 6-томная «История Великой Отечественной войны», есть и 12-томная «История Второй мировой войны». Разумеется, в этих «Историях» можно найти немало недостатков, но главное там сказано. А Гранину они просто не интересны, он и не читал их, ему бы только о наших неудачах да потерях.