На севере диком

Прибежали из школы сыновья. Еще на улице они узнали, что приехал отец, и поэтому очень торопились. Было слышно, что приближаются мальчишки горластые, стремительные, жизнерадостные. Но все это осталось за порогом. В дом вошли два самых примерных мальчика, если только примерные мальчики походя валяются в снегу и сбивают на затылок меховые ушанки. Им дали веник и прогнали стряхивать снег.

Потом они вошли строгие, подтянутые, как и полагается мальчикам при виде живого героя своих необузданных мечтаний.

— Знакомься, Виталий, мое потомство, — Иван Петрович присел и, обнимая сразу обоих сыновей, подтолкнул их к Корневу: — Вот они у меня какие!

Корнев протянул им руку как большим.

— Михаил, — четко произнес старший, вытягиваясь по-военному.

Ему было девять лет, и он понимал значительность момента. Ведь он первый в поселке пожал руку героя. Этим не сумеет похвалиться ни один из его товарищей.

Младший, Ваня, ничего такого не понимал. Он только осенью пошел в первый класс и еще продолжал принимать слова и события в их прямом значении. Но так как взрослые часто не учитывали этого и их слова расходились с его понятиями, то он иногда не доверял им.

Мама вчера сказала, что скоро приедет папин друг, который был на фронте, фашисты его ранили, и поэтому, когда он будет у них жить, надо вести себя хорошо, не шалить и не плакать.

Ваня ожидал увидеть богатыря, окровавленного, в повязках, но все еще полного сил, а тут стоял человек ростом меньше отца, бледный, исхудавший и никаких ран у него что-то не заметно.

В сердце мальчика вкралось сомнение. Он нехотя вложил свою руку в протянутую ладонь и вздохнул, заподозрив обман.

Отец выпрямился и, положив большие руки на стриженые головы мальчиков, ласково оттолкнул их:

— Ну, бегите.

Они отошли к столу и оттуда наблюдали, каждый по-своему воспринимая события. Оба с сердечным замиранием ждали от необычного гостя каких-то необыкновенных поступков. Но ничего особенного не произошло. Все оказалось до обидного просто. Виталий Осипович снял в кабинете отца китель и в обыкновенной белой рубашке пошел умываться.

Сомнения точили бесхитростное сердце Вани.

— Миша, — спросил он шепотом, — а где у него раны? Ведь должны же быть.

Старший отрывисто ответил:

— Не видно. Под рубашкой, наверное. А может быть, на ногах.

— Тогда бы он хромал… Кровь была бы.

Старший молчал.

— Это и не герой вовсе… А? Миша? — разжигал свои сомнения маленький Ваня.

Но Миша одним ударом сразил все сомнения:

— А ордена? — спросил он. — Видел, сколько?

Мальчики не заметили ни угластых лопаток, что ходят под рубахой героя, ни теней вокруг его глаз, ни строго сведенных бровей. Это заметила их мать. Она, не сдержав жалости, провела мягкой своей рукой по его спине:

— Эх, человек, человек…

Иван Петрович засмеялся:

— Ну, теперь считай, пропал ты, Виталий. Она тебя под страшную казнь подведет. Кормить ежеминутно будет…

— Не пугай. Как-нибудь переживу.

— Да уж придется. А ты не робей. Я тебя не дам в обиду: так прижму на работе, спать забудешь. Ты, дроля, не делай страшные глаза.

Валентина Анисимовна, подавая гостю полотенце, посмотрела на мужа с укоризной.

— Очень тебя глазами застращаешь. А со своей работой не торопись. Вот человек поживет, осмотрится да отдохнет. Он, гляди-ка, наработался — настрадался.

— Командир, — засмеялся Иван Петрович. — Вот она как тут командует…

Виталий Осипович вернул полотенце хозяйке и сказал ей:

— А Иван все-таки прав. Работать надо. Без дела я пропаду. Вы это понимаете.

— Я понимаю. Только если человека не кормить, мало от него толку. Ну, идите за стол.

А за столом, как и полагается при встрече, выпили и начали вспоминать годы, прожитые вместе, и рассказывать, что произошло с каждым в отдельности.

Дружбе их насчитать можно было лет пятнадцать. В то время они называли друг друга Иван и Витька, Иван был постарше. Вместе валили лес в камской парме-тайге. Вместе пошли на курсы десятников. Сидели за партами, один — кряжистый, здоровенный, другой — поменьше, но тоже — не попадайся под горячую руку. Лохматые, упорные, нелюдимые, ошалевшие от городского шума.

Нехитрую науку постигли без труда. Виталий сказал:

— То, чему здесь учат, мы давно уже забыли. Пойдем, Иван, дальше.

Пошли дальше, на курсы механизации лесоразработок. Потом потянуло в лесной техникум. И здесь пришлось им расстаться. Виталий уехал в строительный институт, а Иван остался в техникуме доучиваться.

На этом, казалось бы, и конец дружбе. Разъехались — и забыли один другого.

Нет, незабываема та дружба — без частых писем, условных встреч и душевных разговоров под звон стаканов. Незабываема дружба, если она таится где-то глубоко в сердцах и довольно намека одного, чтобы она, дружба эта, сказала свое мужественное короткое слово.

Началась война. Виталий Осипович командовал саперным подразделением. Был расчетлив и смел. Не совался в воду, не найдя броду, знал, где придется упасть, и успевал подостлать соломки, а в то же время был уверен, что смелость города берет.