На сеновал с Зевсом

Из ответа гражданки выяснилось, что братья Сальниковы, обитающие на Белорусской, дом 2, изрядно мешают жить всему кварталу. Младший Вовик — наркоман и тунеядец. Старший Жорик — алкоголик и тоже тунеядец. На какие средства братишки весело живут — непонятно, но в их хибаре на углу, почитай, каждый день дым коромыслом. На гулянки собираются маргинальные личности со всей округи, и на углу Белорусской и Украинской имеет место круглосуточный сабантуй.

Я вспомнила зловещую тишину вблизи скифского кургана и усомнилась в достоверности полученной информации.

— Не подумайте, что мы вам не верим, — мягко сказала я свидетельнице. — Но как раз сейчас на углу Белорусской и Украинской очень тихо.

— Редко можно встретить более тихое место, не обнесенное кладбищенской оградкой! — поежившись, пробормотала Трошкина.

— Ну, сейчас, может, и тихо, — неохотно согласилась тетка. — Правда, уже с неделю мы к Сальниковым милицию не вызывали. А только что с того? Не сегодня, так завтра опять там шабаш начнется!

— А в последние дни тихо было, да? С какого именно числа, не припомните? — У меня были свои причины настаивать на точности показаний.

— Да двадцать девятого к ним участковый наш, Василий Кузьмич, последний раз захаживал! — послышалось из-за сиреневого куста.

Я заглянула за него и увидела хлипкую лавочку из положенной на кирпичики доски, а на ней — сухонькую желтолицую старушку в плюшевом жакете и пацаненка лет пяти. Бабка вязала чулок (судя по его длине, он предназначался для Клаудии Шиффер), а малец болтал в воздухе своими еще короткими ножками.

— Обожаю старушек! — пробормотала Трошкина. — Любопытство — как хороший коньяк: с возрастом только крепнет!

— Вот баба Тася все знает, ее спрашивайте! — Женщина с ведром охотно переключила нас на новую свидетельницу.

Мы с Алкой поднырнули под сиреневые грозди, чтобы встать перед бабушкой как лист перед травой. То есть наоборот: как два больших сочных лопуха перед скукоженным березовым листочком.

— Здравствуйте, баба Тася! — проорала Трошкина, глубоко убежденная, что слух в отличие от хорошего коньяка и любознательности с годами крепче не становится.

— Здравствуйте, деточки! — гаркнула в ответ бабуля.

— Что вы говорили про Сальниковых? Давно ли у них тихо? — спросила я.

— Да с начала месяца — как бабка пошептала! — охотно ответила старушка, мелким шевелением губ и пальцев показав, как именно пошептала бабка.

Выглядела она при этом весьма зловеще — как настоящая колдунья — и в таком образе отлично смотрелась бы на скифском кургане рядом с вещим Олегом, тяпнувшей его гадюкой и черепом древнерусского коня. Мы с Алкой почтительно притихли.

— Чудо случилось! — хихикнула бабка, явно довольная произведенным впечатлением. — А весь-то секрет в чем?

— В чем? — Трошкина, всегда готовая узнать какой-нибудь секрет (ибо она в свои тридцать лет гораздо более любознательна, чем иные в триста), вытянула гусиную шею над моим плечом.

— Да просто Жорка с Вовкой с начала месяца жильца в свою хату пустили! Приличного, видно, человека, — объяснила бабуля. — Не босяка какого-нибудь! У него даже машина есть.

— Цёлный бумел! — подсказал пацаненок.

«Черный бумер», — без запинки перевел с младенческого мой внутренний голос.

— А куда сами Сальниковы перебрались, я не знаю, — сказала бабка.

— Да и не хотим мы этого знать! — крикнула от колодца непримиримая тетка с ведром.

— Понятно. Спасибо вам, бабушка! — поблагодарила я добрую колдунью, пятясь под сиреневый куст в почтительном полупоклоне.

— Что дальше? — спросила Трошкина, семеня следом.

Этот вопрос мне уже изрядно надоел. Я ответила уклончиво, но многообещающе:

— Дальше — больше.

— Больше чего? — не отлипала приставучая Алка.

— Всего. Тихо!

Я остановилась у ворот дома номер два и приложила палец к губам, призывая подружку к молчанию. За забором царила тишь.

— Как узнать, есть кто-нибудь в доме или нет? — шепотом запросила я помощь друга, точнее подруги.

Трошкина вместо ответа сделала глубокий-преглубокий вздох — точь-в-точь маленький поросенок Пятачок, собирающийся надуть большой воздушный шарик. Но, поскольку никаких резиновых изделий у Алки вроде не было, я догадалась, что она запасает воздух для оглушительного вопля: «Хозяева-а-а! Есть кто живой?!», и поспешно закрыла ей рот ладошкой. Трошкина сдулась:

— Пф-ф-фу-у-у! Что, нельзя шуметь?

— Шуметь? — переспросила я, тщательно обдумала ответ и решила: — Шуметь можно! Только не тебе.

— Почему это именно мне нельзя шуметь? — обиженно забубнила Алка. — Чем я хуже других? Думаешь, я шуметь не умею? Еще как умею!

— Да-да, я помню, как ты шумела, когда Петька Старцев в пятом классе подарил тебе на день рождения пару крыс, но сейчас совсем другой случай, — сказала я, направляясь к машине Эндрю и его папы. — Сейчас перед нами не стоит задача бесконтактного уничтожения мелких грызунов акустическим ударом. Нам нужно, во-первых, узнать, есть кто-то живой в доме номер два или нет.

— Предположим, там есть кто живой. Что тогда? — Трошкина вникала в условия задачки добросовестно, как в свое время на уроках математики в средней школе.