На самых дальних...

— Стас, у тебя такой вид, будто ты командуешь по крайней мере комендатурой. — Это уже Димка переходит в наступление.

— Комендатурой, положим, рановато, а вот заставой уже второй месяц, — отвечает Стас не без гордости.

— Ба, прости, не знал! Растут же люди!

— Андрей, что это с тобой произошло? — Это уже Стас ко мне. — Ты утратил свое самое привлекательное качество — перестал краснеть.

— Он — злопыхатель, — приходит мне на помощь Новиков. — Красней, Дмитриев, на здоровье. Стыд — самое революционное чувство. Маркс сказал.

— А как там Валька? — вдруг спрашиваю я, и смех вокруг смолкает.

— Ничего, — отвечает после паузы Новиков. Они на одном острове, он должен знать. — Скучает здорово, а так — ничего…

«Ничего». Ответил как-то уклончиво и скудо, — думаю я. — «Ничего»?! И это о Вальке, душе нашей компании, неунывающем менестреле, мечтателе и фантазере, первейшем спортсмене и объекте влюбленных вздохов… Что бы это могло значить?»

Но даже минутная неловкость, с какой мы вспомнили об Альзобе, не смогла подорвать нашего энтузиазма. Ребята взахлеб делились новостями и впечатлениями, и я чувствовал, что это не простое желание выговориться на близких людях, — все исходит от души и по-настоящему, по-серьезному их волнует и заботит. Я смотрел и не узнавал своих парней. Все-таки мы здорово изменились за это время. Видимо, в человеке в этом возрасте очень быстро происходят качественные накопления.

И только я не участвовал в разговоре. Ребята, конечно, принимают это как должное. Я всегда мало говорю. Но сейчас я помалкивал по другой причине. А что мне им сказать? Не вспоминать же, в самом деле, о том, какие вопросы подбрасывает мне на политзанятиях Завалишин или как Максимов экзаменовал на ловом фланге! Как гонял по стрельбищу Дон Карлос или как я бегал встречать в проливе белые пароходы и боролся с меланхолией… Конечно, я прибедняюсь. Было немало у меня и в активе. Но пассив — он всегда пассив. Вон Стас — уже командует заставой! Нет, я не завидую, Стас достоин этого, но мне вдруг подумалось: а мне, могли бы; скажем, мне доверить заставу?

— А ты чего молчишь? — спросил меня Матросов. — Или у тебя все в ажуре?

— Все в ажуре, — говорю я, — ты угадал. — И вдруг меня понесло: — Субстанциональность психического субстрата констатируется единством трансцедентальной апперцепции, что означает существование души и доказывается тождеством нашего я… Хватит или еще? — спросил я.

— Валяй дальше. Очень интересно, — сказал Димка.

— Ты, случаем, не того? — спросил Матросов и потрогал мой лоб.

— Нет, я не того. Это задачка такая есть. У Канта.

— Ну и что? — спросил Матросов, ошарашенно пяля на меня свои щелки-глаза. — Ты эрудитом стал, да?

— Не стал, а сделали, — уточнил я.

— Кто? — спросили хором.

— Подчиненные.

Наступила пауза. Ребята переглянулись.

— Ну и ну! — только и сказал Тарантович.

— Ну и ну! — сказал Матросов. — С тобой не соскучишься.

— У тебя там что, философский клуб вместо заставы? — спросил Стас.

— Вроде того, — ответил я.

— Хотел бы я посмотреть, как они при таком философском образовании по флангам бегают. — В голосе Стаса явно сквозила ирония сугубо военного человека к штатскому.

— По флангам тоже бегают неплохо, — спокойно парировал я.

— Что-то очень сомневаюсь, — сказал Стас с нажимом на «очень».

— А ты скажи, Стас, только не стесняйся, был хоть раз такой случай, чтобы я уступил тебе в кроссе или на марш-броске?

— Ну, не было, — нехотя согласился Стас. Он не любил говорить о таких вещах, где в чем-то кому-то уступал. — А при чем здесь ты? Я же не о тебе…

— Так вот, — продолжал я, — они бегают по флангам не хуже моего, а точнее, я — на их уровне. Ясно?

— Ребята, к чему весь этот разговор? — поморщился Димка.

— А все к вопросу о философском образовании, — сказал я и посмотрел на Стаса. — Кто ценит у пограничника ноги, а кто и голову.

— Один — ноль, — зафиксировал Матросов.

Устраиваемся мы в казарме учебного батальона, временно, на период сборов, приспособленной под офицерское общежитие. Просторный деревянный барак, два ряда двухъярусных коек, окна смотрят в сопку и на клокочущие у ее подножия серные источники. Экзотика! У щита с расписанием сборов толпятся наши коллеги — замполиты застав. Подходим и мы, читаем. Распорядок дня: занятия до обеда, занятия после обеда, ночные стрельбы. Пара вечеров свободных.

— Я думал, тут дадут отдохнуть, — разочарованно резюмирует один из офицеров.

— А это разве не отдых? Это — курорт! — отзывается второй. И мы с готовностью поддерживаем его — смеемся вместе со всеми. Настроение такое, легкое.

Мы с Матросовым соседи: он вверху, я внизу. Рядом Стас с Тарантовичем, по другую сторону — Новиков, койка у него одноярусная. Как старшего по званию, его назначили нашим начальством. Матросов по этому поводу не преминул съязвить:

— Лысый, а уже старший лейтенант.

И в ту же минуту горько пожалел об этом. Димка, не моргнув глазом, тут же назначил Матросова дежурным по нашему офицерскому общежитию.

— Злоупотребление властью, — пробурчал Матросов. — Знал бы, что ты за тип, не стал связываться.