На самых дальних...

Добежать от командирского флигеля до заставы — секундное дело. Но это ничтожное пространство земли, истерзанное взрывами и прошитое пулями, значило теперь для него очень многое. Это был тот барьер, который отсекал от него все, что связывало его с прежней мирной жизнью. Он уже знал, что там, по другую сторону, будет тяжело, будут смерть, горе, слезы матерей, вдов и сирот, но на порог заставы ступил твердый и решительный человек, в одно мгновение познавший и трагедию случившегося, и ответственность за будущее.

Навстречу ему спешил дежурный Кайгородов.

— Товарищ старший лейтенант, нападение на заставу! Застава поднята «В ружье!».

— Ясно. Приказываю занять опорные пункты по боевому расчету! Дайте сигнал нарядам на границу — «Нападение на заставу!».

В канцелярии лейтенант Дутов нервно крутил ручку телефонного аппарата.

— На проводе комендатура! — доложил он начальнику заставы.

Тужлов взял трубку и услышал далекий, едва доносившийся до него голос капитана Агаркова. Здание заставы сотрясалось от близких разрывов, в окнах дребезжали осколки разбитого стекла. Воздух беспрепятственно врывался в канцелярию, принося с собой сладко-приторный запах тола. В трубке хрипело, клокотало, и из всего разговора с комендантом участка старший лейтенант понял всего три слова: «Держись… Константинов… помощь…» На этом связь оборвалась.

Огонь по заставе не ослабевал. Двор простреливался вдоль и поперек. Снаряды проносились над самой головой и глухо лопались в плавнях за заставой. Мины ложились кучно и довольно прицельно. Надсадный их вой стоном стоял в ушах, помимо воли гнул к земле. Беспомощно метались по двору лошади. Видно, снаряд или мина разрушили конюшню, и они оказались на свободе. Бессловесные скорбные тени натыкались на ограду и вновь неслись под выстрелы и разрывы навстречу своей гибели. Чем можно было помочь им сейчас? Коновод Курбатов рванулся было на выручку, но окрик Тужлова вернул его назад. Начальник заставы и Дутов залегли за выступом полуразрушенной кирпичной стены у самого здания заставы и силились хотя бы в общих чертах разобраться в обстановке. Люди военные, они не задавали друг другу лишних вопросов.

Командир отделения Михальков доложил, что ход сообщения разрушен и путь к дзоту-1 и окопу у деревянного моста отрезан. Ответных выстрелов в той стороне не было слышно. Судя по всему, противнику удалось сбить наше охранение на мосту и вклиниться на территорию заставы в районе дзота «Северный», который значился в системе обороны под номером один. Значит, в этом месте он и пытается развить успех. Сейчас только темнота и нерешительность сдерживали его. Сам собой напрашивался ответный ход: быстрая, решительная контратака и захват дзота «Северный» с последующей стабилизацией обороны всеми опорными пунктами заставы. Потом можно будет подумать и о захвате моста. А то, что в конечном итоге мост станет решающим объектом в предстоящих боях, не вызывало теперь ни малейших сомнений, поскольку, судя по всему, противник имел более серьезные намерения, чем захват или уничтожение заставы. Это подтверждала и перестрелка на флангах, которую Тужлов уже безошибочно выделял из общего шума боя.

— Будем атаковать, — сказал начальник заставы. — Гриша, Григорий Яковлевич, возьми станковый пулемет и немедленно выдвигайся в дзот-2. Огнем третьего и четвертого отделений поддержишь нас с фланга. Старшина до возвращения Бузыцкова с границы будет командовать дзотом-3. Его задача — обеспечить заставу боеприпасами, не допустить обхода нас с фланга и тыла. С отделениями Михалькова и Шеина попытаюсь отбить «Северный».

— Есть! — Дутов с группой пограничников неслышно исчез в траншее.

В небо взвились четыре красные ракеты. Это Кайгородов продублировал сигнал «Нападение на заставу!».

Надо было подумать о связи, боеприпасах, секретной документации, воде, пище, о раненых, которых еще нет, но которые непременно появятся, о том, чтобы перевести из флигеля в укрытие Тоню с Толиком и Барбарой, если с ними до этой минуты ничего не случилось, но… уже не было времени всем этим заниматься. И Тужлов приказал приготовиться к атаке.

Сумерки быстро редели, будто в чернильно-густую темень вдруг подмешали воды и она, растворяясь, линяла прямо на глазах.