На самом деле

— Петр Первый не был подменен! — торжественно объявил Филиппенко.

Толпа радостно завопила как единое целое.

— Письмо от Прошки к Софье подделано!

Люди вокруг плакали от счастья, вскидывали руки, обнимались. Филиппенко бегло подсчитал, сколько бы денег он заработал, если бы реализовал каждому из присутствующих по экземпляру своего сочинения.

— Все языки не произошли от русского! — заорал новый вождь революции. — Цезарь был римским императором, Эхнатон — египетским фараоном, а Иван Грозный — русским царем! Заговора тамплиеров не существует! Христианство возникло в первом веке! Евреи не пьют кровь младенцев! Пушкин — наше все!!!

— Качай его, ребята! — закричали в толпе.

Филиппенко снова превратился в птицу.

Репортеры с микрофонами и телекамерами пробивались к освобожденному диссиденту.

41

Свежий снег сверкал на солнце и хрустел под ногами, как в детстве. От тридцатиградусного декабрьского мороза трудно было дышать: воздух как будто стал гуще и с трудом заходил в нос. Марина думала только о том, как бы скорее попасть в помещение, когда на подходе к университету ее кто-то окликнул. Она обернулась и не поверила своим глазам: это был Новгородцев!

— Ты зачем идешь в университет? — просил Боря. — В библиотеку?

В пятницу у четвертого курса нет лекций: этот день называется «днем самостоятельной работы» и предназначен для написания курсовых и бакалаврских работ.

— Туда тоже, — сказала Марина.

— А я на кафедру, — ответил Новгородцев. — Крапивин приглашает на работу. Секретарем.

— Тебя приглашают работать секретарем кафедры истории России?

— Ну да! А что тут такого?

— Да ничего. Баранова прочит меня на эту же должность, и ради этого я сейчас иду на кафедру!

— Именно так? Выходит, мы соперники?

Повисло неловкое молчание. Не говоря ни слова, однокурсники поднялись по ступеням. Парень открыл дверь и пропустил девушку.

— Если подумать, то мне не так уж и нужна эта работа, — сказал он, когда оба сдали верхнюю одежду в гардероб и, предъявив студенческие билеты, минули пункт охраны. — Согласился пойти, раз уж позвали. С одной стороны, конечно, это неплохо: при начальстве, в курсе новостей, понимаешь работу кафедры. Связи, карьера, дружба с преподавателями, то-се. Но зарплата копеечная. Да и не мужское это дело, я подумал. Лучше уж на стройку завербоваться.

— Ладно, брось! — отмахнулась Марина. — Не надо мне уступать. Для меня это тоже, знаешь ли, не работа мечты. Как на кафедре решат, так оно и будет. И без обид. А так у меня тоже запасной вариант есть. Знакомые рассказывали, общественная приемная партии «Новая Россия» секретаря ищет, девушку от двадцати лет с опытом политической работы…

— «Новая Россия»? — ухмыльнулся Борис. — А как же «Даждьбожичи»? Или это одно и то же?

— Это разное! — Марина разозлилась, потому что подобное предположение ей приходилось выслушивать и опровергать по нескольку раз в неделю. — От состава «Даждьбожичей» в «Новой России» не более половины! Что, они царисты, что ль, по-твоему? Нормальная демократическая партия, современная.

— Правящая, ага! Плывешь по течению, Маринка?

С тех пор как возмущенная толпа взяла штурмом тюрьму и освободила лжеисторика Филиппенко, произошло немало событий. Восстание переросло в настоящую революцию. За тюрьмой повстанцы взяли телефоны, телеграфы, вокзалы, телестудии и, наконец, на четвертый день — Кремль. Царь стал единственной жертвой отмененного им же самим моратория на смертную казнь: после расстрела Лжедмитрия привязали к баллистической ракете и выпустили из «Тополя-М» в сторону Тихого океана. Конституцию восстановили, президентские и парламентские выборы были уже на носу. Временное правительство энергично отдирало доски от заколоченного националистами окна в Европу. Иностранные надписи вновь запестрели повсюду: кажется, их стало даже больше, чем раньше. Вновь открывшиеся Макдональдсы (теперь это слово писалось исключительно латинскими буквами) предлагали теперь милк-шейки и фрайед потейтос вместо молочных коктейлей и жареной картошки. Телевизионные знаменитости щеголяли английскими выражениями, молодые певцы брали иностранные псевдонимы: это казалось еще более крутым, чем в девяностые. Даже в тридцатиградусный мороз тут и там на улице встречались люди в джинсах — настолько соскучились россияне по этому атрибуту либерализма.

Жизнь вернулась в прежнюю колею, университетский совет выбрал нового ректора, истфак — нового декана, профессиональные историки вернулись на кафедры, иностранные дипломаты — в посольства. Нефть снова потекла в Европу. Вот только на жизни народа это пока что никак не отразилось.

Партия «Новая Россия» была одной из тех политических сил, что активнее других участвовали в низложении монарха, пропагандировали возвращение к ценностям «цивилизованного мира» и имели солидные шансы набрать большинство в Конгрессе (слово «Дума» больше не употребляли как одиозное и ассоциирующееся с периодом реакции и обскурантизма).

— Я просто устраиваюсь туда, где есть работа, — буркнула Марина.

— И туда, где хорошо платят! — съязвил Новгородцев.

Раньше они никогда не были так близко к ссоре.