На самом деле

Дело принимало для «историка» все более серьезный оборот. Попутчик пялился в его лицо, чесал в затылке и продолжал выдавать версии, одна другой нелепей, так что оставалось только удивляться его памяти и насыщенной биографии.

Решив, что мужичонка сможет его вспомнить, только если будет без конца разглядывать, «историк» решил смыться из купе. Наврал про приятеля в другом вагоне и, не слушая горячих просьб остаться, удалился.

В тамбуре он сразу же замерз. Прошелся по вагонам. В ресторане был немалый риск опять увидеть ненавистного соседа или напороться на другого болтуна. Присесть на боковушку где-нибудь в плацкарте? Проводник, конечно, быстро выгонит. К тому же слишком людно, опасно.

В общем, Филиппенко не нашел другого выхода, кроме как запереться в туалете. Посидев в одной уборной минут двадцать, он перешел в другой вагон и снова закрылся в «комнате для отдыха», стараясь не особо привлекать к себе внимание. Было неприятно, но «историк» утешался тем, что до Москвы осталось всего несколько часов, и свобода стоит того, чтобы потерпеть такие мелочи, как запах и необходимость ехать стоя.

В туалетах Филиппенко проторчал, наверно, два часа. Пробыл бы и больше, если бы не станция. Состав — чтоб ему пусто было! — подъезжал к большому городу, поэтому из мест уединения всех выгнали, закрыв их на замок. Решив передохнуть, а заодно надеясь, что все как-нибудь наладится само, «историк» вновь пошел в свое купе.

— А-а! — радостно встретил его сосед. — Наконец-то! Я уж хотел вас искать! Считали, я не вспомню, где вас видел? Нет, не тут-то было! В телевизоре! А? Что? Ведь угадал?

«Час от часу не легче!»

— Только вот не вспомню, что за передача? «Секс с Анфисой Чеховой»?

— Да бросьте! Что за глупости?!

— На «Битве экстрасенсов»? Уж не вы ли увидели утопленника, когда речь шла о повешенном?

— Не я.

— Так-так… Постойте! Может, «Звезды в универе»?

— Это что еще за передача?

— Как же, как же… Звезды пишут диссертацию всего за неделю! Каждый раз — на новом факультете. Кто-то выбывает. В следующую пятницу финал. Болею за Киркорова!

— Отлично. Я там не участвовал.

— Признайтесь! Вы звезда!

— Да что еще за глупости…

— Клянусь! Я видел вас по телевизору! Не надо отпираться!

— Черт возьми!

— Дайте мне автограф!

«Соловьев» — лениво нацарапал Филиппенко на клочке бумажки.

— Вы, по-моему, не певец… А кто? Ведущий? Стойте, не подсказывайте! Кажется… ведете передачу про преступность?

Надоедливый попутчик подобрался совсем близко. Филиппенко оказался в шаге от ареста. В голове его мелькнуло: «Задушить? Ударить по башке, потом связать? В Москве тихонько выйду, а его оставлю в нижнем отделении для багажа. Нет, не буду. Не сумею. Страшно. Лучше усыпить».

Спрашивать снотворное у проводницы означало навлечь на себя подозрение. Тем более, скорее всего, его у нее нет. Филиппенко принял решение дождаться остановки — крупный город, «в честь которого» закрыли туалеты, был уже на подходе.

— А сам вы не из «органов»? — спросил сосед зачем-то перед тем, как Филиппенко, натянув свою дубленку, вышел из купе.

Спустившись на перрон, он сразу же помчался выяснять, где есть аптека. К счастью, на вокзале был ларек с лекарствами.

— Снотворное… имеется? — взволнованно и как-то по-дурацки выпалил «историк».

— Клофелинщик? — отвечала бабушка-аптекарша вопросом на вопрос. — Совсем, блин, обнаглели! Воры, чтоб вам сдохнуть! Вот сейчас милицию-то вызову! А ну-ка…!

— Господи, ну что вы? Разве я похож на клофелинщика?..

— Снотворное строго по рецептам! — перебила его бабка. — Это первое! Второе! Его нет.

— Нет?.. — «Историк» был обескуражен.

— Нет, и не предвидится! — ответила аптекарша. Потом, наверное, из вредности, добавила: — У нас презервативы и слабительное. Надо что-нибудь?

— Слабительное? — Вдруг у Филиппенко зародился новый план. — А что, давайте! Лучше даже две упаковки!

План полностью удался. Выпив чаю, в котором растворились восемь таблеток, надоедливый сосед отстал от Филиппенко и занялся другими делами.

29

К тому времени как Андрей вышел на финишную прямую на пути к защите своей диссертации, он двадцать шесть раз посетил ученый совет, двадцать — диссертационный, девять — отдел кадров, восемнадцать — бухгалтерию, четыре раза — переплетный цех и пять раз — типографию. Деньги, силы исчезали. Дома мама заворачивала папе на работу бутерброды в листки черновиков, старых вариантов диссертации, «отзывы экспертов» (их Андрей, конечно, сочинял самостоятельно), кусочки автореферата. Автореферат Филиппенко, как и положено, верстал своими силами. Имея целью сделаться историком, по ходу он освоил ремесло верстальщика, носильщика (бумага — груз не самый легкий), чинильщика оргтехники (а принтеры ломаются всегда, когда печатать нужно что-то очень срочное), посла-переговорщика (иначе: «обивальщика порогов»), корректора (вычитывать работу, если глаз уже замылился, советуют в обратном направлении — из конца в начало) и психотерапевта (для самолечения, чтобы не рехнуться раньше времени).