На самом деле

— Ну, Андрей, вы сами посудите! Что за шутки, зачем, для чего? Лидия Васильевна, что ль, шутит? Откуда здесь взяться злоумышленнику? Зашел с улицы, от нечего делать сочинил документ, подсунул в папку и убежал? Ну что за ерунда?!

— Ерунда то, что вы считаете, что Петра Первого подменили англичане во время Великого Посольства!

— Да какой смысл подделывать документы, хранящиеся в провинциальном архиве?! Кому это выгодно?

— О, поверьте, Анна: тот, кому это выгодно, непременно отыщется, как только эта липа будет обнародована!

— Ну почему липа?! Вы смотрели опись: «Дело № 29. Письмо от Прошки к Софье. 15 янв. 1698 г. 1 л.»

— Ну и что?

— А то, что если кто-то захотел подкинуть в наш архив подделку и проник в хранилище, то опись не подделаешь просто так!

— Опись, опись… Да кому она нужна! Подделать, если надо, можно всё, что пожелаешь!

— Но вы прочитали письмо и утверждаете, что его язык — это язык семнадцатого века, а реалии — достоверные.

— Но, Анна! Представим, что Петра и правда подменили. Что получается? Да получается, что последующие императоры, Елизавета Петровна, сын Анны Петровны — Петр Третий и все его потомки вплоть до Николая Второго тоже, с позволения сказать, поддельные! Династия Романовых была нелегитимной! Два века вся страна жила под ложными царями!

— Это исторические факты, подтверждаемые источниками! Об этом должна узнать общественность — таков наш долг ученых!

«Тоже мне ученый! — подумал Андрей. — Диплом сначала защити!»

А вслух он заявил:

— Наш долг — во-первых, хорошо проверить рукопись. А во-вторых… Знаете, Анна, по-моему, гипотеза о похищении совсем в духе того, что пишут в желтой прессе для публики вроде здешней гардеробщицы!

Убеждённый, что науке чужды эпатажность и сенсационность, аспирант считал, что подлинный учёный должен быть зануден, непонятен и традиционен. Ведь традиции — опора прогресса.

Анна с ним не согласилась:

— Вам просто не нравится сама идея похищения! Но против фактов не попрешь! И раз уж оказалось, что царь Петр был ненастоящим — мы молчать не будем! Я, по крайней мере. Кстати, вы вчера сказали, что возьмете с собой образцы филиграней.

— Да, конечно, образцы я принес. И уверен, что мы обнаружим несовпадение!

— Что ж, посмотрим! — заявила Анна.

«Вот девчонка! — вновь подумал аспирант. — Наивная и при этом самоуверенная! А может, она обычная карьеристка?»

Но ему и самому было интересно. Вчера вечером, когда Анна обнаружила этот документ, Андрей чуть с ума не сошел. Первый раз в жизни в прямом смысле слова не верил своим глазами. Они прочли письмо раз десять. Ночью Андрей не сомкнул глаз. Внезапно, в три часа, ему пришла в голову идея, что окажись и вправду, что Петр — ненастоящий, то что он станет делать со своей диссертацией? Испуганный, он встал, нашел альбом, где содержались филиграни разных фабрик, делавших бумагу в старину, с трудом дождался утра и рванул в архив так рано, что явился за час до открытия.

— На бумаге есть водяные знаки, я смотрела! — важно заявила Анна. — Значит, она старая, дофабричная!

— В девятнадцатого веке документы тоже подделывали, — с достоинством ответил Андрей.

Но знаки были аутентичные. Автор написал свое послание на осьмушке, так что филигрань, вернее, ее обрезок, находилась в углу листка. Андрей довольно ловко приложил письмо к окну и быстро срисовал узор на кальку. Вышла четвертинка некоего герба: две лапы льва, хвост бубликом и щит, который держит зверь, точнее, его кусочек. На щите, по-видимому, были три креста. Пролистав альбом, Андрей на самом деле обнаружил этот образец. Это был герб Амстердама. Стало быть, голландская бумага, видимо, семнадцатого века. В предреформенной России пользовались именно такой бумагой.

— Ну и что вы теперь скажете? — спросила Анна, торжествуя.

— Ничего, — ответил Филиппенко. — Мы имеем дату, ранее которой документ не мог быть создан. Но он мог быть создан после этой даты. Например, вчера. Позавчера. Сто, двести лет назад. Когда угодно. Где угодно. Ну, и кем угодно. Вам ведь читали лекции о способах датировки?

Анна, разумеется, обиделась.

— Ну, ладно, извините, — пошел на уступки Андрей. — Вы же сами понимаете… Ну и что — бумага! На ней хоть я могу писать. Сургуч подозрительный. Печать странная… Короче, это липа! Доказать пока не могу, но чувствую! Скажите вот, к примеру, почему царевна Софья, получив подобное послание, его не обнародовала?

— Да она его не получала вообще! Как будто вы не знаете, как медленно тогда ходила почта! Начался Стрелецкий бунт, всех перевешали. А Софью — в монастырь.

— Допустим. Хотя, в общем-то, до Стрелецкого бунта оставалось полгода — срок достаточный, письмо вполне успело бы. Ну, ладно, задержалось. Почему оно находится в архиве Заозерских?

— Ох, Андрей, но это же очевидно! Заозерский был сторонником реформ. А может, даже сам участвовал в похищении царя! Ведь не только у Софьи был шпион в посольстве! Люди Заозерского письмо перехватили, в Голландии или в России — не так важно.

— Почему же Заозёрский его не уничтожил?