На самом деле

Пока пара, познакомившаяся на почве интереса к заговорам и разоблачениям, временно разбившись, пребывала за решеткой, некто неизвестный и лишенный представления о честности использовал фамилию любимого Нинели Ивановны, чтобы опубликовать пару книжонок и продать их обманутым читателям огромным тиражом. Филиппенко не стал подавать в суд — все, что связано с судами, он отныне терпеть не мог. Поддельные сочинения помогли Александру Петровичу выйти на свободу — так и на том им спасибо!

Кроме прочего, в глубине души Филиппенко надеялся, что две опубликованные самозванцами брошюрки помогут ему поддержать былую славу. Но, увы, не тут-то было! Оказалось, что альтернативная история совершенно потеряла популярность. Даже сын Нинели Ивановны заявил, что не желает более даже слышать о масонских заговорах и злокозненных Романовых, сокрывших от народа настоящие события: «Сначала историчка в школе, теперь вы! Задолбали!»

Слава диссидента, окружавшая Александра первый дни после стихийного освобождения, тоже быстро улетучилась. Новостным агентствам было больше нечего про него рассказывать. Политические проекты Александра не получили должного развития: на выпавший из рук Лжедмитрия сладкий пирог власти слетелись другие птицы — куда более умелые, богатые, цепкие, чем Филиппенко. Одним словом, вышло так, что, решив проблемы с законом, Александр оказался лицом к лицу с безработицей.

Как приятно было видеть мужа выбранного, кажется, еще тогда, по книгам, до безумно романтичного знакомстве в гардеробе N-ского архива, где он появился с эротичной бородой, в загадочном плаще! И как горько — наблюдать за его страшными метаниями в поисках какого-то другого пути в жизни, заработка, поприща! Нинель — она теперь служила гардеробщицей в одном НИИ, набитом инженерами — советовала мужу стать писателем, фантастом, например. Тот жутко оскорбился и ответил, что науку никогда не бросит. Так что жили пока только на зарплату, получаемую Нинелью. Филиппенко обещал, что он вот-вот начнет работать и тогда уж свернет горы, принесет в семью вагоны золота. И вот сегодня утром, Александр, объявив, что отныне посвятит себя теоретической физике, впервые за три месяца уселся за бюро, взял ручку и бумагу.

Гардеробщица тихо приблизилась к мужу. Обняла его мощную спину, нежно приникла к нему, зарылась носом в слегка поседевшую шевелюру. А потом из-за плеча взглянула на листок, лежавший перед Филиппенко. Там было написано:

«В 1802 году, когда наполеоновские солдаты уже размахивали кулаками перед носом Папы римского, французский ученый Люссак открыл свой скандально известный закон:

V/T = const,

то есть при конституционном режиме скорость газа прямо пропорциональна времени его нагревания.

Этот закон мог бы перевернуть мировые представления о физике, но догматичная Французская Академия (ранее волюнтаристски запретившая ученым поиск вечных двигателей) в сговоре с католической церковью, заинтересованной в сохранении своих тайн и переполненной ненавистью к представителям нетрадиционной сексуальной ориентации (Люссак был геем) воспрепятствовали развитию идей французского ученого.

Известно, что период колебания груза на пружине рассчитывается по формуле:

T = 2m/k

Очевидно, что

V/const=2 m/k

Отсюда получаем число :

п=V:(2constm/k)

Между тем, советским людям в течение семидесяти лет морочили головы, заставляя их повторять, что это число равняется 3,14. Этот факт весьма любопытен, учитывая, что 1314 год — это год расправы над тамплиерами, год казни Жака де Моле, проклявшего французских государей!

Так же интересны результаты, которые можно получить при перемножении удельной теплоемкости биссектрисы и времени, в которое наполнится ванна с маленьким отверстием…»

— Любимый! — нежно шепнула Нинель Ивановна. — Да ты же просто гений! А скажи, удельные князья и теплоемкость как-то связаны?