На речных берегах

На песчаном левобережье Воронежа, на древних дюнах, вечнозеленым островом стоит Усманский бор. Пересекают его маленькая речка Усмань да несколько ручьев, перепруженных бобрами. А воду для них берегут прячущиеся в низинах моховые лесные болота. У многих из них нет даже постоянного названия. Одно когда-то Журавлиным называли, потому что каждую весну на него прилетала пара журавлей. Потом о журавлях забыли, и стало оно Клюквенным. И хотя весь урожай клюквы с него уместится в двух-трех пригоршнях, это самая настоящая северная ягода — красная, кислая и крупная, как вишня. Ранней весной, пока промороженная моховая сплавина держит человека, можно попробовать, какова она, эта весенняя, из-под снега клюква. Кроме клюквы на болотце этом нашли приют еще несколько северян: вахта, пушица, брусника да редкие для здешних мест голубоватые боровые мхи. Болотце маленькое, открытая вода в нем держится только до начала лета, а потом все застилает ровный сфагновый ковер с красноватыми розетками росянки.

Я каждый апрель прихожу к этому болотцу послушать дроздов на безоблачных и безветренных вечерних зорях. На макушках самых высоких сосен с двух сторон поют певчие, а между ними, в густом, молодом березнячке свистит черный. Не мешая им, кругами и зигзагами носится парочка летучих мышей. В сумерках, кряхтя и цыкая, тянет прямиком вальдшнеп. Почему-то этот длинноклювый отшельник недолюбливает летучих мышей, и кажется, что на них это он цыкает.

Сначала на востоке, потом все выше и выше к середине неба зажигаются звезда за звездой, и один за другим смолкают вечерние певцы. Но далекий-далекий собачий лай не дает тишине завладеть ночным миром. Да только во всей округе, на всех лесных кордонах, в окрестных поселках и деревнях нет столько собак, и на один голос.

Обхожу болотце кругом, и далекий, беспрестанный лай превращается в совсем близкое и негромкое то ли бульканье, то ли икание, а луч фонарика освещает на черном зеркале снеговой воды несколько десятков мертвенно-бледных существ, вздрагивающих в такт каждому звуку. Стоит легонько похлестать тонким прутиком по воде, как все они, будто по команде, рывками подплывают на плеск и превращаются в небольших изящных лягушек.

Еще не весь лед растаял в лесной купели, еще не оттаяли на ее дне болотные черепахи, а уже собрались сюда маленькие остромордые лягушки. Не от холода побледнели они до призрачной синевы, а от весеннего возбуждения. В апреле любая из ясных ночей может закончиться таким морозцем, что прозрачным ледком покроются не только дорожные лужицы. Невидимой пеленой ляжет он на поверхность бобровых прудов, на спокойные заводи речных разливов и на это болотце. Отсидятся под ним голубые лягушки, но как только солнце и ветерок уберут преграду, снова высунутся из воды и будут икать, как икали с вечера. Они прискакали сюда из леса, не дожидаясь, пока там стают последние клочья зимнего снега, и все собрались в одном уголке, облюбовав небольшое, в несколько метров, оконце чистой, без плавучего мусора, воды. Когда-то здесь, в такой же холодной лесной колыбели начиналась и их собственная жизнь.

Самцов в воде всегда больше, чем самок: к воде самки приходят не все сразу. Выметав икру, они возвращаются в лес, и снова на несколько дней, до настоящего тепла прячутся под прошлогодний опад. Окраска самок ярче и контрастнее, чем самцов, и под ярким солнцем их спинки отливают начищенной медью. И самцы днем не все в один цвет: есть голубые целиком, есть с бурой спинкой, с боками цвета голубого перламутра и нежно-розовым горлом, есть почти свинцового оттенка. Но глаза у всех одинаковы и той же расцветки, как и летом.

Днем лягушки трусоваты и боязливы. Пугаются даже тех, кто ростом не больше их самих. Опустился на плавающий обломок зяблик, чтобы напиться — и мигом исчезли под водой лягушачьи головки. Только успокоились, вынырнули и еще не начали икать, как прилетела купаться варакушка, и снова приходится нырять. Ночью, наоборот, едва начнет плескаться у бережка синегорлый пересмешник, как все плывут на этот плеск: не прискакала ли из леса новая самка.

Недели две-три сидят самцы в воде, не вылезая на берег. Не едят, да в такую пору и охотиться еще не на кого. А потом все, приняв обычный вид, исчезают, становясь до следующей весны жителями леса, В воде остается икра — крупные, с горошину, прозрачные шарики с черным зрачком икринки в центре. Прозрачный плотный шарик вокруг зрачка — нерастворимая в воде слизь. Эти шарики ни к чему не приклеиваются, но слипаются друг с другом в общий сгусток. На больших лягушачьих «токах» может побывать столько самок, что икра всех сливается в огромный пласт, который невозможно зачерпнуть даже широким ведром. Наверное, это неплохая защита от любителей лягушачьей икры, если такие находятся.