На путях преисподней

Охрана уже расположилась на палубе. Каюта пришлась сестрам по вкусу. Она оказалась уютной и отнюдь не тесной. Здесь были стулья, жаровня — и достаточно места, чтобы разместить все их платья. В буфетах обнаружились еда и напитки. При необходимости в каюте можно было даже переночевать; правда, предполагалось плыть днем, а ночью вставать на якорь. Оставив сестер обживать каюту, Кедрин вернулся на корму к Галену. Тепшен и Браннок присоединились к нему. Капитан звучно отдавал приказания. На мачтах развернулись два косых паруса. Едва ветер наполнил их, Гален взялся за румпель, гребцы подняли весла, и барка плавно заскользила по речному простору.

— Не происходило ничего странного? — спросил Кедрин.

— Ничего нового, — откликнулся Садрет. — Правда, после твоей коронации лодок на реке поубавилось.

— С ними, — Кедрин кивнул на стрелков, чьи луки и стрелы защищала от сырости промасленная кожа, и вооруженных мечами воинов, — можно ничего не бояться.

— Это уж точно, — согласился Гален. — Вряд ли у кого-нибудь хватит духу полезть против такой охраны.

Они ошибались. И убедиться в этом им довелось прежде, чем барка достигла Геннифа.

Последние три дня дул противный ветер. Судно долго шло галсами, но под конец Гален не выдержал и велел гребцам сесть на весла. Сумерки уже спустились на Идре, в отдалении мерцали огни Геннифа. Точно стремясь на неведомый зов, гребцы старались изо всех сил. Дружно взлетали и опускались огромные лопасти, поблескивая серебром в угасающем свете дня. Паруса свернули. Кедрин и Уинетт вышли на нос судна и смотрели, как на берегу приветливо перемигиваются огоньки. На палубе царило оживление. Все готовились к высадке, людям не терпелось вновь ступить на твердую землю. Солнце скрылось, лишь западный край неба рдел остывающим пурпуром, а над восточным висел бледный серп в ущербе, окруженный крошечными звездами. Идре, словно одетая синим бархатом, отвечала на удары весел недовольными шлепками по бортам лодки. Кедрин, обняв Уинетт, прижал ее к себе, не отводя глаз от берега. Цепочка огней на берегу обозначала цель их плавания.

Внезапно его рука непроизвольно напряглась. Что-то поднималось из воды. Холод, вызванный отнюдь не ночным ветром, пробежал по спине. Почти сейчас же он ощутил покалывание там, где талисман касался кожи. Уинетт оцепенела в его объятиях, сжав в ладонях свой амулет.

— Кедрин! Смотри!

Он быстро опустил глаза: меж ее напряженных пальцев струился голубой свет от камня.

— В каюту! — крикнул Кедрин.

Но, прежде чем Уинетт успела сделать хоть шаг, нечто поднялось над ними, закрыв луну и звезды — огромное, неясных очертаний, но почти осязаемо излучающее зло. Охваченный ужасом, он узнал тварь из мрачных топей Нижнего мира.

— Ко мне! Опасность! — закричал он во всю силу легких.

Тепшен Лал и Браннок уже стояли рядом. Палуба гудела от топота ног стрелков и мечников. Эшривель что-то вопила из каюты. Барка накренилась: это Гален повернул руль.

Чудовище выросло перед ними в ночи. Оно было еще больше, чем прежде, больше любой из живых тварей, что обитают в мире смертных. Рубиновые глаза размером со щит пехотинца горели непримиримой ненавистью. Разинутая пасть, окруженная извивающимися усиками, являла два ряда зубов-сабель. Послушная рулю, барка повернула в сторону. Голова на змеиной шее метнулась в ее сторону, и челюсти выхватили с палубы стрелка. Весла трещали и ломались. Из воды, словно бич, вылетел хвост с длинными кривыми шипами, и его удар оставил в правом борту неровную пробоину. С гребных скамей донесся отчаянный вопль — когтистая лапа прошлась по их рядам. Кедрин обнажил меч. Стрелы дождем забарабанили по склизкой шкуре, но причинили чудовищу не больше вреда, чем дождь: бронебойные наконечники не могли даже оцарапать его кожу. Уродливая голова устремилась к Кедрину. Клинок юноши просвистел, описывая дугу, рядом сверкнули мечи Тепшена и Браннока.