На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

Я не вмешиваюсь во внутренние несогласия, волнующие другие государства; мне нет нужды, какую бы форму правления ни установили у себя народы, пусть только и в отношении к моей империи руководствуются тем же духом терпимости, каким руководствуюсь и я, и мы останемся в самых дружественных отношениях [Шильдер, 1897–1898, т. 2, с. 59].

Этой фразой Александр как бы узаконивал те изменения, которые произошли в Европе после Французской революции. Пожизненный консулат, уставленный 2 августа 1802 г., рассеял бонапартистские иллюзии и у царя, и у его наставника. В письме к Лагарпу от 7 июля 1803 г. Александр писал:

Начиная с момента установления пожизненного консульства, завеса пала, и с тех пор дела идут от плохого к худшему. Он сам лишил себя самой прекрасной славы, на которую только может рассчитывать человек и плоды которой ему только оставалось собрать, славы продемонстрировать то, что он трудился без всякой личной выгоды единственно для счастья и славы отечества, и будучи верным конституции, на которой он клялся, сложить после десяти лет власть, которая была в его руках. Вместо этого он предпочел обезьянничанье придворных, полностью нарушив конституцию своей страны. Теперь это один из самых знаменитых тиранов, каких производила история [Николай Михайлович, 1912, т. 2, с. 358; La Harpe, 1979, р. 44–45].

Александр ждал почти год, прежде чем возмутиться пожизненным консульством гражданина Бонапарта. Решающую роль здесь сыграла оккупация французами Ганновера, наследственного владения английского короля Георга III, с перспективой захвата всей Северной Германии и установления контроля над русской торговлей. При этом и Наполеон, и Сен-Джемский кабинет надеялись привлечь царя каждый на свою сторону. Предчувствуя, что Александр готов вмешаться в войну Франции и Англии на стороне последней, Лагарп пытается представить дело так, что обе стороны несут равную ответственность за эту войну, и России нет оснований в нее вмешиваться: «Современная война, подготовленная непрочным Амьенским миром, является результатом беспутства французского правительства и злонамеренности англичан и французов в настоящее время». Далее Лагарп продолжает: «Английское и французское правительства равно амбициозны, равно коварны, равно погрязли в интригах и отличаются друг от друга только тем, что одно разбойничает на континенте, а другое на море. Поэтому было бы кстати использовать их друг против друга, если бы при этом не страдали посторонние» [La Harpe, 1979, р. 68].

Любой исход этой войны, по мнению Лагарпа, будет гибелен для Европы, так как установится единственная гегемония победителя. Впрочем, если выбирать между Францией и Англией, то теперь Лагарп явно склоняется в сторону Англии. В его представлении Наполеон – ббольшая угроза миру, чем эгоизм внешней политики Англии. Но и это обстоятельство, по его мнению, не должно побуждать Россию вступать в эту войну.