– Ты так и будешь лежать? – спросил я, сердясь на то, что она не хочет спастись.
– Вероятно, – ответила она.
Я прислонился головой к стене, прислушиваясь, нет ли звуков преследования.
Она какое-то время смотрела на меня, потом озабоченно сказала:
– Анжело, убери нож. Ты меня пугаешь.
– А если явится Сакура, и не один? – поинтересовался я, вытирая пот со лба.
– Он не явится, – ответила женщина, садясь на койке. Еще некоторое время она смотрела на меня. – К тому же в таком случае я справлюсь сама. Никакой опасности нет.
Когда она так сказала, произошло нечто странное. Я почувствовал огромное облегчение. Как будто разжалась какая-то пружина в руке, и я смог выпустить оружие.
– Я… я думал, Что защищаю тебя. Глупо с моей стороны. Прости.
Она закрыла глаза и отвернулась.
– Спасибо. Никто этого раньше не делал. Никто меня не защищал.
И в голосе ее звучала такая боль, что мне захотелось извиниться за всех мужчин, не защитивших ее. Я подумал о том, какова была ее жизнь на Земле, – ведь по социальному статусу она была ниже самых низких, даже ниже индейцев. Представил себе, как она страдала из-за этого, заставляла себя самоутверждаться и становиться сильной. Я видел новости, в которых показывали, как обращались с химерами в Чили, в Эквадоре и Перу еще до того, как власть захватили социалисты; там, где индейцу за целый день тяжелой работы платили пятьдесят песо – этого хватает только на то, чтобы не умереть с голоду, – химере платили двадцать пять. Полиция часто стреляла в химер, избивала их, если они показывались на улице после наступления темноты. Но это были всего лишь легкие неудобства по сравнению с тем, что стало после того, как эти страны присоединились к Соединенным Социалистическим Штатам Юга: химеры вообще утратили все свои права, поскольку социалисты утверждали, что химеры не люди и потому не защищены законом. Теперь можно было безнаказанно убить или превратить химеру в раба – если кто-нибудь решился бы на такое. Говорят, генерал Эспиноза после захвата Аргентины хвастал, что ел на обед печень химеры и что она вкуснее самой нежной телячьей печенки. И это только часть того, что должна была терпеть Абрайра от людей.
– Каково было в Чили, когда химер начали убивать и стали за ними охотиться? – спросил я.
Это был личный вопрос, может быть, даже слишком личный. Я сунул нож в ножны на запястье и сел на пол, глядя на Абрайру.
Некоторое время она не отвечала.
– Анжело, в симуляторе все кажется несколько странным. Цвета размыты, нет ничего теплого. Как будто мир остыл. На небе облака, но я не видела сквозь них солнце. Словно они преграда для его лучей. А как видят этот мир люди?
Это было верно подмечено и выглядело как попытка перевести разговор на другую почву. По-видимому, у нее хорошее инфракрасное зрение. Своими глазными протезами я тоже вижу часть инфракрасных лучей, но они преобразуются в нормальные цвета. Для нее же каждый цвет имел особое значение.
– Si. Облака и туман, – они могут не пропустить свет, – сказал я. – Люди не видят звезды на небе в облачную ночь.
– Гм… Я знала, что у них плохое зрение, но даже не догадывалась, насколько плохое. Эту слабость нужно будет использовать, когда доберемся до Пекаря.
– Ты разве никогда не подсоединялась к человеку в мониторе сновидений или не смотрела образовательные программы для людей?
– Нет. В Чили образовательные программы показывают в полном спектре. Я видела точные копии старых картин из музеев – Да Винчи, Рембрандт. Все светлые тона на них окрашены ультрафиолетом, словно уже нарисованные, они еще и смазаны солнцезащитным лосьоном. На интеллектуальном уровне я понимала ограничения человеческого зрения, но до сегодняшнего дня по-настоящему не ощущала их.
– Я понимаю, о чем ты говоришь, – сказал я. – На службе в армии я потерял глаза и, когда хирург вставлял мне искусственные, я ему немного приплатил. Вначале, когда мне поставили протезы, они были настроены на слишком высокий уровень восприятия инфракрасного излучения, и количество света ошеломляло меня. Люди сверкали так, что становились невидимы их лица. Я не мог отличить одного человека от другого. Вначале все казались мне сверкающими существами, состоящими из одного света. Я слышал, некоторые люди утверждают, что видят ауру – человеческий дух, просвечивающий сквозь плоть. И в своей юношеской наивности я решил, что тоже вижу нечто подобное – физическое подтверждение гипотезы о существовании души. На многие месяцы это изменило мое поведение и отношение к людям. Я видел в них потенциальных ангелов и богов к относился к ним с уважением и доверием. Но Кое-кто воспользовался моей доверчивостью, и я вдруг понял, что обманываю себя. Поэтому я снова пришел к хирургу, который продал мне глаза, и попросил перестроить их, чтобы я мог видеть людей такими, каковы они на самом деле. Поэтому сейчас я улавливаю меньше инфракрасных лучей.