На пути в Халеб

Наступил сентябрь. Доктор Брукнер вызвал Орена и велел ему передать заботы об экспонате Баруху Муаджару. Сам Орен по просьбе доктора должен будет отныне заняться подысканием подходящего барса. Козий вопрос затруднений не вызовет.

— А что же с голубятней? — словно бы между прочим спросил Орен, будто случайно вспомнив о ней.

— Придет время и для голубятни, — ответил ему доктор Брукнер. — Я ничего не забываю.

(То есть, подумал Орен, я никогда не забываю своих верных холопов, и, если со временем у меня не будет более важных дел и это мне не помешает, а быть может, даже добавит мне славы, я совершу сей жест доброй воли по отношению к униженному и оскорбленному.)

Дней через десять после того, как он перестал заниматься «Видением пророка», Барух Муаджар разбудил его на заре. Воздух полнился неверными порывами ветра, налетавшего внезапно, исподволь, завывавшего во всю мочь, пробуждавшего неясную тревогу и острое чувство одиночества.

Барух был напуган, бледен, все время протирал свои очки. И вместе с тем Орену показалось, что он различает тень улыбки на его измученном лице.

— Латро напал?

— Волк-то? Нет, нет! — ответил Барух, не любивший называть волка его странным именем. — Но баран плохо себя чувствует. Ты должен на него взглянуть. Он так тяжко дышит, едва встает. Я его тяну, а он — как парализованный.

— А что с Латро?

— Волк-то спит.

По дороге они прошли мимо клиники, теперь принадлежавшей всецело его компаньону, укравшему у Калмана и ее, и жену. А почему, собственно, говорится «украл»? Разве жена — это крупная жемчужина, ценная бумага, кошелек с деньгами? Что ты думаешь, Латро, о человеке, говорящем, что у него украли жену? Она наверняка очень хотела быть украденной! Он уже не в первый раз мысленно беседовал с волком. Он пытался вспомнить что-нибудь исключительное в поведении животных. В сущности, можно было почувствовать, что барашек боится волка. Несмотря на то что прошли уже недели и месяцы, страх этот не пропал. Поведение Латро было обычным, но всякий раз, когда он приближался к барашку своей косой походкой, тот застывал на долю секунды, и челюсть его отвисала от ужаса. Быть может, барашек все это время жил в постоянном страхе, а они об этом и не подумали. Были дни, обмирая, вспоминал теперь Орен, когда барашек ел очень мало и очень, очень медленно.

— Как же ты не заметил его болезни раньше?

Барух вздохнул.

— Директор уезжал на Кинерет, и я не выходил на работу ни вчера, ни позавчера.

— Ты ему звонил?

— Я боюсь ему звонить.

— Давай заедем за ним домой и вместе отправимся в зоосад.

— Я все-таки его боюсь, — сказал Барух.

В девять утра они стояли перед загоном. Барашек был мертв. Его белоснежная шерсть была всклокочена, ножка вытянута, а на мордочке застыло странное выражение. Волк подошел к нему, потом удалился, снова приблизился, слегка принюхался и медленно ушел в противоположный угол.

Оба они ждали от доктора Брукнера взрыва, криков, угроз, даже побоев. Но удар был слишком сильным и парализовал его. Как всегда, стоя у загона, доктор Брукнер извлек платочек и тщательно протер латунную табличку со словами пророка. После чего он скрылся в кабинете и вызвал к себе Орена.

— Возможно, вы были правы, — сказал он. — Возможно, не стоило брать ягненка у Абу Сахала. Сибирская язва неоднократно поражала овец в этом регионе. Может быть, она и миновала Абу Сахала, а может быть, и нет. Доставьте ягненка из киббуца, и какого-нибудь поздоровее, позакаленнее, помускулистее.

— Доктор Брукнер, — сказал Орен. — Барашек боялся Латро. Может, лучше на некоторое время отказаться от идеи «Видения пророка»?

— Ни слова! Ни слова больше! — вскипел доктор Брукнер. — Отправляйтесь в киббуц и сегодня же возвращайтесь с крепким ягненком!

Следующий барашек был на самом деле овечкой, имевшей собственное имя Джильда. Она была не из стада, а из киббуцного живого уголка, и проверка показала, что она — воплощенное здоровье, поджарая, закаленная, с крупной головой, с сердцем и легкими как у олимпийского стайера. Овечка была настолько энергична, что и Латро начал совершать пробежки по клетке. Между ними теперь царило вовсе не равнодушие: волк действительно жил рядом с ягненком, то есть с овечкой Джильдой, которая, казалось, совсем не боялась его и даже пыталась играть и морочить ему голову блеянием. Только одно тревожило Орена: овечка теряла вес, хоть и медленно, по пять-десять граммов, но верно.