На пути в Халеб

Ангел пил чай, и вдруг лицо его озарилось странным светом, а глаза засияли. Тут Азуза охватила великая радость, и он сказал, вспоминая слова деда и бормотание человека с шофаром о райском саде: «Как на небе, так и на земле, будто в зеркале». Однако Ангел отрицательно покачал головой и вновь залился слезами. Азуз стал расспрашивать его о небесах, но Ангел отвечал лишь какими-то непонятными знаками, и Азуз наконец догадался, что Ангел — немой. Ночью Азузу приснилось, что он выходит поутру на порог своего дома и видит, как с неба дождем падают Ангелы. Он пробудился в страхе: неужто все происшедшее — только сон? Но в углу комнаты белела рубаха Ангела и слышалось его ровное дыхание.

С того дня Ангел поселился у Азуза. Поначалу он ничего в мастерской не делал, зато с готовностью отправлялся исполнять поручения — разносил заказчикам починенную обувь, приносил домой воду и хворост. Как-то раз он собрал рассыпавшиеся по полу закутка деревянные гвозди, в другой раз навощил несколько нитей. Когда наступило лето, он выставлял для просушки башмаки на куполообразной крыше дома. А однажды, когда Азуз заболел, Ангел приточал новые подметки к туфлям какой-то соседки. С годами все привыкли к новому подмастерью. Азуз рассказывал ему всякие истории и пел песни своего деда. Ангел молча улыбался и пил с ним вместе арак.

Взгляд, или Столетие со дня смерти Пушкина Пер. З. Копельман

Втроем они сидели возле керосиновой печурки и ждали. Ждали? Со всем мыслимым нетерпением. Дима Шпигель, чье новоселье они собрались отмечать, Шауль Черниховский и Кира Тамзина. Черниховский шел пешком под проливным дождем от самого дома — он жил на углу улиц Ахад Гаама и Хасмонеев — и насквозь промок. Придя, снял тяжелую от воды безрукавку, тщательно вытер лицо и быстрым движением руки провел по усам и волосам. Ему любопытно было посмотреть на новое жилище Димы Шпигеля: так же ли оно напоминает монашескую келью, как прежнее — узкая кровать, умывальная миска, этажерка с книгами, маленький деревянный стол и две табуретки, — или теперь, получив наследство от дяди, державшего киоск, Дима позволит себе устроить что-то вроде небольшого ателье в духе Ренессанса или отдельного кабинета из роскошного публичного дома. Он огляделся: все та же кровать, высокий вместительный книжный шкаф, большой тяжелый стол, несколько мягких стульев и старинные табуретки. В общем-то, снова монашеская келья, лишь более просторная.

Черниховский относился к Диме с симпатией. Тот походил на маленькую пичужку, вроде воробья. Черниховскому нравились его крошечные очки в стальной оправе, худоба, невысокий рост и какой-то особенный акцент, с которым он изъяснялся на любом из известных ему языков (а таковых было четырнадцать); одним словом, настоящий ученый муж. Слегка отталкивала только ермолка на голове Димы. В подвале банка Черниховский хранил вместе с рукописями свои блистательные награды. «По указу главнокомандующего Западным фронтом и по попечению Ее Сиятельства Великой Княгини Татьяны Николаевны наградить врача Госпиталя имени Св. Серафима Саровского Саула Гутмановича Черниховского орденом Св. Станислава третьей степени и Св. Анны третьей степени». Анна на шее… О Татьяна Николаевна!.. Вкупе с этой грамотой, а также указом о присуждении звания кавалера Ордена Белой Лилии за перевод «Калевалы» и письмом международного ПЕН-клуба, настаивавшего на том, чтобы он занял место покойного Бялика, у Черниховского хранилось письмо Димы — двадцать шесть исписанных по-русски страниц с вкраплениями ивритских строк, словно одно из посланий древних путешественников или раввинов, изукрашенное незатейливыми узорами. Письмо целиком было посвящено «Балладе о пчелином улье»: «Там, в царстве из сотов, В палатах из воска, Где дремлет царица, Объятая страстью…» Он прочел тогда это письмо и понял, что есть на земле хотя бы один человек, который любит и понимает его поэзию.