На пути к Цусиме

Дружественная России печать («Matin») расценила состоявшийся словесный поединок как полную победу русских, и даже английская пресса («Daily Chronicle») была вынуждена констатировать: «Доводы русских можно резюмировать одной фразой: то, что они видели — они видели. Они видели миноносцы, следовательно, миноносцы были там», правда, лукаво прибавив при этом: «никто, кроме русских офицеров, их не видел»[222]. Петербургские газеты трубили победу. «Присутствие миноносцев доказано неоспоримо, — ликовало «Новое время». — Ошибка при данных условиях была немыслима. Если рыбаки пострадали, то это было делом неотвратимого случая»[223]. В действительности до победы было еще далеко, но чаша весов явственно качнулась на российскую сторону («слушания приняли направление, определенно благоприятное для русской стороны», — признал в своем докладе О’Берн[224]).

Насколько убедительно свидетельствовали эти трое офицеров, настолько же маловразумительно выступил 27–летний лейтенант В. К. Вальронд с транспорта «Камчатка», которого опрашивали 18(31) января (мичман Отт с «Анадыря» в качестве свидетеля российской делегацией выставлен так и не был, и его отозвали в Петербург[225]). Выбор Вальронда, по общему (включая англичан) мнению, оказался не вполне удачным. Выяснилось, что, сдав вахту в 8 часов вечера 8(21) октября, он спустился в свою каюту, более на палубу не выходил и, таким образом, своими глазами никаких миноносцев не наблюдал; после начала атаки он перешел в радиорубку и по распоряжению своего командира отправлял и принимал радиограммы с «Князя Суворова»[226]. Накануне английская сторона обвинила «Камчатку» в обстреле немецкого рыболовного и шведского коммерческого пароходов «Sonntag» и «Aldebaran», которые находились поблизости русского транспорта, но серьезных повреждений не получили, хотя «Камчатка» выпустила из своей единственной пушки около 300 снарядов, отбиваясь от миноносцев на протяжении более двух часов (иначе говоря, в эти пароходы, вероятно, никто целенаправленно и не стрелял). Так, по показаниям капитана шведского угольщика Магнуса Ионсона и механика Нильса Штромберга, после 15–минутного обстрела, но «не получив никакой аварии, «Aldebaran» продолжил путь»[227]. Вместе с тем, внятно прокомментировать приключения «Камчатки» Вальронд не смог, и русским делегатам, говоря словами Неклюдова, пришлось из уст шведских моряков выслушать «не совсем приятное […] освещение мероприятий нашего отставшего от эскадры транспорта». Впрочем, успокаивал он Нелидова, «эти подробности, уловимые только для опытных моряков, прошли в публике и печати совершенно бесследно»[228].

Однако на самом деле обвинения команды «Камчатки», мягко говоря, в непрофессионализме охотно смаковались тогдашней русофобской прессой[229], живо обсуждались в кулуарных разговорах членами российской делегации[230], а затем стали обязательным атрибутом многих исторических исследований, своеобразным признаком «хорошего тона» их авторов. Пользуясь тем, что эта плавучая мастерская вместе с большей частью своего экипажа погибла в цусимском бою, и, таким образом, в деталях восстановить картину событий вечера 8(21) октября уже невозможно (эти детали не были понятны даже Рожественскому, который специально телеграфировал об этом в Париж из Танжера), некоторые исследователи — отечественные и зарубежные — стремятся представить российских моряков в весьма неприглядном виде. Фрэнк Найт, например, пишет, что «Камчатка» в течение «нескольких минут» обстреливала «воображаемые» миноносцы, Вествуд и Эдгертон сообщают, что капитан русского судна, капитан 2–го ранга А. И. Степанов 3–й, был «совершенно пьян»[231], петербуржцы В. Ю. Грибовский и В. П. Познахирев со вкусом повторяют вышеприведенные обвинения английской делегации в Париже. Как и их британские коллеги, они считают «достоверно установленным, что японских миноносцев в октябре 1904 г. в европейских водах не было»[232], попросту отмахиваясь от доказательств обратного.