На пределе

Первая! Нет, по левому краю, ближе к метовым столбам неслась черная колесница магедонца. Ее преследовали еще двое. Итон и Арлен! Я начала заходить в поворот, срезая угол, но магедонец проскочил раньше. Черт! Повернула вторая, успокаивая себя, что впереди еще девять кругов. Хватит чтобы обойти Расмуса и не пропустить преследователей.

Затем мы мчались по длинной прямой ко второму повороту. Довольно быстро догнала черную эсседу магедонца, но он меня все не пропускал. Наоборот, дергал лошадей, норовил вытолкнуть с трассы. Позволила зайти в поворот первым. К тому же впереди, перед трибунами, в опасной близости к трассе, спешно разбирали обломки колесниц, уносили пострадавших на старте, ловили испуганных лошадей, расчищая дорогу участникам. Видела, как запрыгнул в колесницу дакиец, хлестнул лошадей, помчался вперед. От лидеров он отставал на целый круг, так что вряд ли будет соперником. Патриций Гай Эмилий Титург, прихрамывая, шел к трибунам. Оттолкнул подбежавшего слугу, сорвал с головы шлем, развернулся и со злостью пнул его ногой в сторону метового столба. Гипподром возмущенно заорал, потому что… Золотой шлем, опасно блеснув на солнце, летел к поворачивающей колеснице магедонца и упал как раз под ноги лошадям.

Видел ли это Расмус?! Не знаю, но лошади испуганно заржали, сбились с хода, шарахнулись в сторону. Колесница накренилась. Затем – не повезло! – левым колесом налетела на шлем и перевернулась. Я едва успела забрать вправо, резко свернув к трибунам, объезжая место аварии. Расмуса тащило по песку, но я увидела, как левой рукой он достал кинжал и перерезал поводья, намотанные на руку. Надеюсь, успеет добежать до спасительного барьера, прежде чем его затопчут несущиеся во весь опор три колесницы преследователей.

Дальше я не смотрела, потому что с этого момента лидировала. Первая! Мне было все равно, как объяснит Титург свой поступок Наместнику. Пусть сами разбираются! Я же летела вперед, наслаждаясь скоростью. Жила ею, дышала, питалась, чувствовала, как она циркулирует в крови. Еще на один круг обогнала замешкавшегося дакийца Десмоса. В какой-то момент почувствовала присутствие отца, столь зримое, осязаемое, что, казалось, он стоял позади меня, положив руку на плечо. Направлял, успокаивал. И впервые мне не захотелось плакать и скорбеть, наоборот, поделиться с ним радостью от гонки.

Он исчез прежде, чем лошади выбежали на финишную прямую, прежде, чем прозвучал звук горна, известивший об окончании забега, и гипподром зашелся в ликующем крике. Мне показалось, напоследок отец произнес: «Скоро!» А я взяла и поверила.

Наконец остановила лошадей. Ко мне со всех ног спешили бриганты и, кажется, орали громче, чем многотысячная толпа на трибунах. Я непослушными пальцами с трудом размотала поводья с запястий, спрыгнула с эсседы на руки Прасурга. Он прижал меня к себе, да так, что чуть не треснули кости. Передал Руэйду, который закружил меня по полю. Затем мы вопили от счастья, от раздирающих эмоций, которых невозможно было сдерживать. Нам вторили не только бриганты, но и трибуны. Меня перецеловали в щеки все, все! И охрана, и военачальники, и друиды, и знать, и даже двое легионеров Квинта.

Наконец подняла руки, приветствуя гипподром. Купалась в их любви, ныряла в нее, дышала их ликованием. Это было восхитительно. Невероятно. Самая большая моя победа. Да, я победила! С помощью людей и богов выиграла этот заезд, боги и люди свидетели!

Давно уже финишировали Итон и Арлен и даже отставший больше чем на два круга Десмос. Ицены шли ко мне, улыбались. Даже дакиец отвесил уважительный поклон. Мне же хотелось прыгать, петь и плакать от радости. Победа! Честная, нечестная – мне все равно!

Наконец, успокоившись, пошла к даррийской трибуне, на которой уже поднялся во весь рост Публий Тацит. Стоял, смотрел, как я приближаюсь. Вид у него был… зверский. Вернее, драконий. Чем ближе подходила, тем сильнее хотелось оказаться подальше от Наместника. Мне казалось, он пребывает в ярости и перекинется в любой миг. Не одной мне. Оттолкнув охрану, меня зажали в клещи оставленные мужем драконы. Нет, не верю, что Публий рискнет оторвать мне голову на глазах у всех! Остановилась под трибуной. Наместник глядел на меня сверху вниз, словно на мерзкое насекомое, мешающее ему жить, которое, по странным обстоятельствам, нельзя раздавить. Пока что.

– Твой выигрыш, королева Аэлика! – раздался его спокойный голос. Ко мне по ступенькам, ведущим с трибуны, спешил распорядитель. В руках сжимал золотое блюдо, в центре которого лежал увесистый кожаный мешок. Тысяча сестерциев… Много, но ничтожно мало по сравнению с суммой, которую проиграл Публий Тацит.

– Эти деньги, – повернулась, отыскав в толпе, сопровождающей меня, Итона, – я отдам бедным семьям Лондиниума. А вот другой выигрыш…

Подняла руки, требуя тишины, потому что трибуны опять сошли с ума. Люди вопили, требуя от Наместника исполнения договора. Сейчас же, сию минуту!